— Иди сюда, — он поднимает меня на вытянутых руках так, что мой живот оказывается прямо напротив его лица, и он одаряет меня звонким поцелуем. Я визжу, когда он мягко швыряет меня на кровать, нависая надо мной.
Вид этих двух ямочек на его щетинистых щеках восхищает меня настолько, что я начинаю смеяться. — Ты сумасшедший! Ты единственный знакомый мне мужчина, который бросает свою беременную девушку на кровать!
— Я вообще единственный мужчина, — говорит он. — Насколько я знаю. Только один мужчина есть в твоем мире, и это я.
— Хорошо, только моему отцу не говори, что я так легко согласилась... — Я глажу его плечи, а он обхватывает мое лицо, продолжая нависать надо мной. И если мне казалось, что раньше он выглядел самодовольным, то сейчас он вкладывает в это слово новый смысл.
— Брук Дюма беременна моим ребенком, — лукаво шепчет он. Его волосы взъерошены, и я смело погружаю ладонь в них, наблюдая, как пряди скользят между моими пальцами. Счастливая дрожь пробегает сквозь меня.
— У меня голова кружится. Поцелуй меня.
Он опускает голову и нежно переплетает свой язык с моим, касаясь моих губ словно впервые, смакуя наш поцелуй, заставляя работать все мои вкусовые рецепторы. Он облегчает давление на меня, попутно лаская мою спину и медленно скользя своим пальцем к моему лицу.
— Сделай так, чтобы он был похож на тебя.
— Ты единственный, от кого это зависит.
— Нет, это зависит от тебя.
— Ладно, мы оба такие благородные души.
Его смех настолько чудесный, в то время, как он быстро перекатывается на спину, укладывая меня в своих объятиях и начиная осыпать сотней маленьких поцелуев.
— Теперь ты моя, от твоей темной макушки до кончиков маленьких ножек, — он нежно ласкает мое лицо своими мозолистыми ладонями, целуя мои закрытые веки. — Даже не думай еще когда-либо бросить меня снова, иначе я приду за тобой, и да поможет мне Бог, свяжу и утащу туда, где буду только я, где мы будем лишь есть и спать. Ты слышишь меня, Брук Дюма?
Я чувствую, как в бюстгальтер упираются горошины моей груди, и киваю, затаив дыхание. Черт, я обожаю, когда он такой собственник, и вдвойне, когда в это время он “темный”. Я чувствую, как становлюсь влажной между ног.
— Во мне нет ни единой частички, которая бы не знала, что я вся принадлежу тебе, — заверяю, взяв его за руку и опуская ее на свое сердце.
Он сжимает челюсть, и искра первобытного осознания мелькает в его глазах, пока он обхватывает мою грудь своей большой ладонью. Мы начинаем целоваться. Сперва жестко, постепенно смягчая напор. Притягиваем друг друга еще ближе. Так, словно нуждаемся друг в друге, как в кислороде. Он шепчет мне на ухо:
