Мне сказали принять "Тайленол" и "Бенадрил", прикладывать холодные компрессы, а если станет хуже, сообщить им и они обеспечат мне антидот.
Теперь, когда я приняла лекарства, мне немного лучше. В гостиной возле дивана стоит мусорное ведро на случай, если меня снова вырвет.
Кажется, будто я сбросила половину своего веса. Сейчас Диана прикладывает лед, так что места укусов не опухают, но я все еще потрясена. Из-за “Бенадрила” я сонная, но по крайней мере, отек на языке немного спал.
— Я говорила тебе, что у этого человека самая красная кнопка самоуничтожения, которую я когда-либо видела, - нежно говорит Диана, прикладывая холодный компресс на мою руку. Она напоминает мне о моей матери, и на долю секунды я так тоскую по дому, что мне хочется плакать. Но дом, по которому мне действительно хочется плакать — это мужчина внизу, готовый избить до смерти придурка, который сделал это со мной.
— Пожалуйста, пусть Скорпион даже на глаза ему не попадется, — несчастно говорю я. — Если я снова ему все испорчу . . .
— Ты ему ничего не портишь, Брук, — уверяет меня Диана. — Ты его любишь. Ты единственная женщина, которую он когда-либо любил, единственная, которая полюбила его и приняла таким, какой он есть. Ему не дарили любви, когда он рос. Он был отвергнут и брошен. Как сильно, думаешь, он будет оберегать тебя?
У меня размывается в глазах и срывается голос.
— Я тоже хочу оберегать его, и даже не могу правильно действовать, — говорю я, внезапно почувствовав себя жалкой и слабой.
К тому времени, как вернулись ребята, прошло около часа и все мои нервные окончания были изъедены тревогой.
Я лежу на боку на диване с закрытыми глазами, опьяненная от “Бенадрила”, и тут слышу приглушенные голоса за дверью.
— . . . придержи дверь . . .
Мое сердце умирает. Клянусь, умирает. Потому что нет другой причины придержать дверь, если руки что-то держат.
Что-то большое, безрассудное и красивое.
Я задерживаю дыхание, когда Диана направляется, чтобы помочь с дверью, и затем вижу их. Не их, его. Реми.
Пит с Райли, ворча и пыхтя, затаскивают его внутрь, волоча по полу его ноги. Его голова опущена. Я могу видеть только его черные волосы. Я вдруг почувствовала такую злость и порыв защищать, что единственная причина, почему я не бросаюсь ударить этих двоих - я все еще не чувствую одной ноги.
— Вы козлы! — кричу я.
Они смотрят друг на друга и ничего не говорят, когда вдруг, неожиданно я слышу его голос, невнятный и все еще какой-то решительный.
