— Не курю. Тем более сигары, — помедлив, отозвалась та.
— Вот видишь! Ты там был, был, был!
— Так вот кто у нас Шерлоком-то Холмсом оказался, знатоком окурков! — засмеялся Покатаев. — Кто там только не был, на лестнице этой. Ты, Инна, несешь ахинею. Это Николаша всех подвигнул на сыщицкую стезю. Но мне надоело. Убили моего лучшего друга, а вокруг творится какая-то чертовщина, балаган. Сначала всех допекал этот мебельный самородок, теперь является пифия в ложноклассической шали. Всему есть предел! Вы как хотите, а я удаляюсь. Оксаночка, пошли, детка, пешком. Хоть милицию этим недоразвитым вызовем.
— Останьтесь, — тихо попросил Самоваров, — милиция скоро будет.
— Я не могу больше ждать. Да и что сделают ваши поселковые мегрэ? Запишут мою фамилию в школьную тетрадку? Вот вы и продиктуйте.
— Останьтесь, — повторил Николай. — Все-таки убит человек, считавшийся вашим лучшим другом…
— Вот я и еду сообщить вдове, — Покатаев бросил презрительный взгляд на Инну, — Тамаре Афанасьевне, о случившемся. И, кстати, вдовствующей невесте, Елизавете Дедошиной. Им-то надо знать.
— Им все сообщат в свое время. Останьтесь.
— А подите вы к черту! Корчит из себя важную персону! Сидеть, слушать идиотские бредни и дамские истерики? Да ни за что! Суетесь со своими вопросами, баб довели до идиотизма — ну, и чего добились? Что все трясутся и волком друг на друга смотрят? Вы, может, знаете, кто убил?
— Знаю.
— Ну и кто же?
— Вы меня все Порфирием Петровичем дразнили. Так вот — «Вы и убили-с».
Стало тихо. Немного погодя в каких-то часах внятно и туго повернулся то ли валик, то ли колесо, и после гулкого металлического глотка пробило семь раз.
— Так, — тихо сказал Покатаев. — Передаем последние известия.
Он равнодушно повернулся и пошел к двери.
— Куда вы? — окликнул Самоваров.
Покатаев пошел быстрее, почти побежал. Самоваров отчаянно, глухо крикнул:
— Егор!
Егор, прямо как в боевике, с грохотом распахнул дверь на лестницу и вскинул ружье, расставив ноги. Он все слышал, а потому целился правильно, в кого надо.
Покатаев остановился, оглянулся, громко расхохотался и лениво похлопал в ладоши:
— Ба, ба, ба! Егорка, браво! Долго ты репетировал этот дешевый вестерн? Дружок, ты, сдается мне, нашел свое призвание? Поди, и стрелять будешь?
— Буду, дядя Толя, — Егор не шутил, продолжая целиться.
Зубы Покатаева сверкали, а на улыбку совсем было не похоже. Лицо же Егора сделалось неподвижно, губа закушена, и в гримасе в самом деле проглядывало что-то дикое.
