— Сядь, мам. Знаешь, я иногда вспоминаю своих ребят. Кем, например, стал Ле-Моаль?
Она придвигает кресло. И тотчас пытается влезть к нему в душу. Молчание, точно занавес, висевшее между ними, начинает рваться. Она надеется, что Ронан наконец установит с ней мир. А он вспоминает времена, когда все средства казались ему хороши, лишь бы досадить отцу-тирану — Адмиралу, как прозвали его друзья Ронана. Их было совсем немного — четверо или пятеро; они бегали ночами по городу, царапали углем на стенах призывы, требуя независимости для Бретани. Полиция осторожно предупредила старого моряка. И начались страшные, смехотворные скандалы. Теперь Ронан чувствует себя вконец опустошенным. Слишком дорого он заплатил.
— Ты не слушаешь, что я говорю тебе, — снова доносится голос матери.
— Что?
— Он уехал из Ренна. И сейчас — аптекарь в Динане.
Ронан тут же представляет себе Ле-Моаля в белом халате, с едва заметной лысиной, отпускающего касторку и масло для загара. А ведь это Ле-Моаль прикрепил однажды ночью флаг Бретани к громоотводу на церкви Сен-Жермен. Грустно!
— А Неделлек?
— Но почему ты вдруг заговорил о них? Когда я к тебе приезжала, мне казалось, ты их совсем забыл.
— Я ничего не забыл. — Ронан задумывается. — Для воспоминаний у меня было три тысячи шестьсот пятьдесят дней.
— Бедный мой мальчик!
Он морщит лоб и бросает на мать взгляд исподлобья, что всегда вызывало ярость Адмирала.
— Ну? Так что же Неделлек?
— Не знаю. Он не живет теперь в Ренне.
— А Эрве?
— О, этот-то! Надеюсь, ты не позовешь его сюда.
— Как раз и позову, мне нужно кое-что обсудить с ним.
Ронан улыбается. Эрве был его заместителем, верным адъютантом; вот уж кто не спорил никогда.
— А он чем промышляет?
— Он унаследовал дело отца. Вот начнешь выходить, сразу увидишь его грузовики «Перевозки Ле-Дэнф» — они разъезжают повсюду. Солиднейшее предприятие. Отделения по всей стране, даже в Париже. Больше ничего сказать тебе о нем не могу, так как этот молодой человек никогда меня не интересовал. А бедный твой отец просто не выносил его.
Ронан зарывается головой в подушку. Лучше бы ему не тревожить призраки. Ле-Моаль, Неделлек, Эрве, остальные… Всем им сейчас между тридцатью и тридцатью двумя. Само собой разумеется! И все устроены. У некоторых наверняка жена и дети. Вспоминают ли они свою кипучую юность, драки, ночные вылазки, листовки, которые они клеили на шторы магазинов? К. Ф. победит! К. Ф. — «Кельтский фронт». Конечно же, время от времени кто-нибудь из них да вспомнит. Возможно, не без стыда — из-за смерти Барбье.
