Вася оглядывал клуб, полный посельчанок, искал Тоню, но ее почему-то не было. Вот уже директор с орденом Красной Звезды и медалями на гимнастерке открыл торжественное собрание, вот уже избран президиум, куда вошли Клава, Суптеля и тетя Нюра, вот уже директор начал свой доклад, а Тони все не было и не было.
Вася устроился на скамье между Лехой и Андреем. Впереди него сидела Фрося, которая все оборачивалась и шепталась с Дарьей, сидящей рядом с Лехой.
— Ты с кем Юрку-то оставила?
— К бабке Назарихе отнесла, — ответила Дарья. — А ты?
— Деду Матвею сунула, — махнула рукой Фрося. — Он ее внучкой зовет.
— У Дарьи знаешь какой пацан, — громко шепнул Леха Инее. — Хо-хо! Бандит. Два года, а бандит.
— Ну, уж скажешь, — перебила его Дарья, но в голосе ее не было упрека.
— А чего, парень что надо! Меня за палец тяпнул, — с восторгом продолжал Леха. — Я таких люблю.
Дарья улыбалась горделиво и смущенно.
— Глянь, глянь, Даша, — снова повернулась Фрося. — Парочка. Ей-бо, парочка! Сели как под венец.
В президиуме, за столом, покрытым красной тканью, у всех на виду, будто напоказ, сидели рядом Клава и Суптеля. На них было любо-дорого посмотреть. Старшина плотный, с крупной головой и сильным разворотом плеч. Смуглое, с природным загаром, широкобровое решительное лицо и черные, еще не совсем отросшие после госпиталя волосы. Он был потомком запорожских казаков, и во всей фигуре, в южной красоте лица проступала отвага и сила его предков. Под стать ему была и Клава. Тоже темноволосая (чуть посветлее старшины), тоже чернобровая (будто по линейке проведены), с высокой стройной шеей, тяжелые волосы заплетены в толстую девичью косу. Она была из тех русских женщин, красота которых с годами не блекнет, а, наоборот, крепнет, набирает силу — они и в сорок и в пятьдесят выглядят тридцатилетними, выделяясь красотой, стать и сильным, ровным характером.
Закончив доклад о победах на фронте и в тылу, директор прочитал поздравительную телеграмму из города и свой приказ о премировании лучших работниц завода головными платками, отрезами ситца и фланели. Дарье вручили валенки, Фросе шаль. Многие получили флаконы тройного одеколона и пудру. Женщины радовались подаркам, как девчонки, на время забыв, что идет война, что дома ждут голодные ребятишки и что, может быть, сейчас где-то там на фронте умирает муж или брат. В клубе к запаху свежевымытых и непросохших половиц примешался радостный довоенный запах счастливых вечеров.
