– Оливия, я двигаюсь дальше. Ты тоже должна. Я никогда не должна была тебя удерживать.
Улыбаюсь, не зная, что сказать. Она не осознает этого, но мне нужно было задержаться. В конце концов, я дочь своей матери.
– Ливи, сделай свою бабулю счастливой. Надень какие-нибудь туфли, выйди и наслаждайся собой.
Теперь ссутулилась я. Она не может просто остановиться.
– Нан, ты пытаешься заставить меня встать на каблуки, – ноги болят от одной только мысли.
– Сколько у тебя пар тех холщовых? – спрашивает она, намазывая мне маслом еще хлеба и подавая.
– Двенадцать, – отвечаю, абсолютно обнаглев. – Все разных цветов. – Еще, я собираюсь купить желтые в субботу.
Беру свой хлеб и вонзаюсь в него зубами, улыбаясь, когда бабуля недовольно фыркает.
– Ну, по крайней мере, выберись и повеселись. Грегори всегда предлагает. Почему бы тебе не согласиться на его постоянные предложения?
– Я не пью, – хочу, чтобы она прекратила это. – А Грегори только и будет таскать меня по гей барам, – говорю, вздернув брови. Мой лучший друг спит с достаточным для нас обоих количеством мужчин.
– Любой бар лучше, чем никакого бара. Может, тебе понравится, – она тянется ко мне, убирая крошки с моих губ, и ласково гладит по щеке. Знаю, что она собирается сказать. – Пугает, насколько вы похожи.
– Знаю, – кладу руку поверх ее, удерживая на месте, пока бабушка молча смотрит на меня. Я не очень хорошо помню маму, но видела доказательства, я ее точная копия. Даже странно, как мои светлые волосы схоже рассыпаются волнами по плечам, и кажется, будто их слишком много для моего крошечного тела. Они невероятно тяжелые, а если их не выпрямлять, делают, что хотят. И мои большие темно-синие глаза – зеркальная копия глаз бабушкиных и маминых. Словно сапфиры, говорят люди. Как-то не вижу этого. Макияж больше удовольствие, чем необходимость, но он всегда минимален на моей светлой коже.
Дав бабушке достаточно времени, чтобы предаться воспоминаниям, беру ее руку и кладу рядом с тарелкой. – Ешь, Нан, – говорю тихо, продолжая поглощать свой суп.
Вернувшись мыслями ко мне, она продолжает ужинать, но молчит. Она никогда не забудет разрушительный образ жизни моей мамы – образ жизни, который отобрал у бабушки ее дочь. Прошло восемнадцать лет, а она по - прежнему дико скучает по моей маме. Я нет. Как я могу скучать по кому-то, кого едва знала? Но наблюдать за тем, как бабушка погружается в эти грустные мысли, тогда и сейчас – это так больно для меня.
