– Так я, пожалуй, и поступлю, – киваю я. – Но все-таки… Чего именно он боится?
Допив кофе, он ставит чашку на блюдце, достает из нагрудного кармана платок и вытирает губы. Как и его мундир, платок далеко не нов, но безупречно чист и отглажен до совершенства.
– Того, что вы с твоей тенью будете цепляться друг за друга. Тогда ему придется вас заново расцеплять...
Он вновь сосредоточивается на игре. Эти шахматы немного отличаются от тех, что я знал, – и правилами, и фигурами, – так что старик побеждает в них чаще.
– Моя обезьяна ест твоего епископа, не возражаешь?
– Вперед! – соглашаюсь я. И, передвинув стену на левый фланг, отрезаю его обезьяне путь к отступлению.
Старик кивает несколько раз и опять застывает над доской. Хотя мое положение безнадежно и его победа предрешена, он не устраивает расправы, но обдумывает ход за ходом. Игра для него – не борьба с противником, а проверка собственного интеллекта.
– Расставаться с тенью, обрекая ее на смерть, всегда больно, – говорит Полковник, двигает по диагонали слона и ставит вилку моим королю и стене. Мой король уже совсем голый; до мата остается каких-нибудь два-три хода. – Эта боль у всех одинакова. Вот и со мною было так же. Но одно дело, когда расстаешься с тенью в детстве, толком к ней не привыкнув. У меня куда хуже: я позволил своей тени умереть, когда мне было шестьдесят пять. В таком возрасте, поверь мне, слишком тяжело кого-нибудь забывать...
– Но сколько тень живет после того, как ее отрежут?
– Смотря какая тень, – отвечает старик. – Чьи-то тени густые и сильные, чьи-то – не очень. Но в этом городе никакие тени долго не живут. Слишком суровый для них климат. Очень долгие и холодные зимы. Ни одна тень не дотягивает до весны.
Я надолго задумываюсь над доской – и, наконец, решаю сдаться.
– Даю тебе фору в пять ходов, – говорит Полковник. – Попробуй, имеет смысл. Пять ходов – неплохой отрыв, чтобы повернуть ситуацию в свою пользу. Игра – такая штука: никогда не знаешь, что будет, пока не победишь или не проиграешь окончательно.
– Давайте попробуем, – соглашаюсь я.
Пока я обдумываю ходы, Полковник встает у окна, чуть приоткрывает плотную штору и смотрит в щель на улицу.
– У тебя сейчас самый тяжелый период. Как с зубами. Старые уже выпали, а новые еще не выросли. Понимаешь, о чем я?
– Мою тень уже отрезали, но она еще не умерла?
– Вот именно, – кивает он. – Я помню, каково это – между собой прошедшим и тем, в кого еще превратишься. Мотает туда-сюда. Но как только вырастают новые зубы, о старых уже не вспоминаешь.
