Живет дядя Володя одиноко, со старухой матерью; думал раньше Ваня, что дядя Володя тоже почти старик — в морщинах он весь, с облысевшей головой, сутулый, моргучий, и зубов у него мало. Но дядя Володя сказал ему как-то, что он еще молодой, с двадцатого года, ровесник его, Ваниной, матери, — вместе играли они, как вот теперь, к примеру, он с Майкой… И недавно это было, сказал, вздыхая, дядя Володя.
Ване верилось и не верилось: мамка вон какая молодая, здоровая, сильная, красивая! Спросил у нее: правда ли такое было, играл с ней дядя Володя?
— Все-то липнешь ты к кому не надо! — досадливо проворчала мать. И обругала: — Глядите на него, допросчик какой! Проверяльщик выискался!.. Чтоб не оставался больше в ночное — дома спи!
А дядя Володя, конечно, добрее к мамке, чем она к нему; он жалеет ее, спрашивает всегда про нее. Вот и сейчас, когда по лугу едут, спрашивает:
— Скучает мать по отцу-то?
— Скучает, — говорит Ваня.
— Как же она скучает?
— Обыкновенно, — говорит Ваня. — Ждет.
— Какими словами она скучает?
— Всякими, — отвечает Ваня. — Ругается даже, почему долго не приезжает…
— Но-но, мертвяк! — погоняет лошадь дядя Володя. И снова спрашивает: — А как же она ругается?
— Она понарошку… — Ваня, зная, что дядя Володя может так целый час или все два спрашивать, сам спешит вопрос задать: — Дядь Володь, а Майка говорила, кто в Москве живет, им паек конфетами дают, правда?
— А ты не верь женским словам.
— Я не верю.
— Не верь, — предостерегает дядя Володя. — Женщина завсегда от своих слов откажется…
— Сколько разов уж было!
— Было! — невесело смеется дядя Володя. — У тебя еще будет! Знаешь, парень, как бывает…
— Как?
Однако дядя Володя не стал отвечать; по новой закуривает, жмурится от желтого махорочного дыма и солнечного света, и Ваня жмурится, а телега скрипит, хомут на лошади тоже поскрипывает, и вот уже она, Белая гора, — сверкающий песчаный холм, заросший поверху легкими звонкими соснами.
Здесь, у этого самого холма, впритык к его подножию, стоит дом из красного каленого кирпича, веселый видом, со стрельчатыми зарешеченными окнами, черепичной крышей. Небольшой он, но раза в три просторнее любой подсосенской избы, и как еще сохранился со старины, не разграбили его, не выпотрошили: ручки на дверях медные, витые, печки-голландки выложены голубыми изразцовыми плитками, а кое-где на облезлых нынче стенах просматриваются остатки живописных картин: орлы на горах, рыцари с мечами, крепостные стены с башенками… Здесь, по рассказам Ваня знает, когда-то жил управляющий богатого графа Шувалова — немец по имени Карл.
