Ксения Куприяновна поела-попила и маленькой ладошкой, как кошачьей лапкой, мягко утерлась.
— Вот что, Алевтина, — говорит она и ладошкой по столу пристукивает. — Мне сказали, будто председатель колхозную свиноматку на мотоциклет променял. Правду сказали?
— Правду, — мать наклоняет голову.
— А ты, счетовод, одобряешь?
— Самоуправствует…
— Свиноматка поросят принесла б, от поросят мясо, а от мотоциклета один дым. Какая польза от дыма?
— Нету пользы, — соглашается мать; говорит неохотно, отвернувшись. — Разберемся…
— Эх, Алевтина…
— Разберемся, — сердито повторяет мать. — Вам отдыхать следует, а не встревать…
— Алевтина! — Ксения Куприяновна кривым трясучим пальцем грозится; короткие седые волосы у нее из-под беретки выбились и тоже трясутся. — Ты как, непослушница, разговариваешь?!
«Вот вредная, — не нравится Ване, — на мамку кричит…» Однако мать слабо улыбается, говорит ему, Ване:
— Гнать надо такого председателя, а, сын? Поставим Ефрема Остроумова… Это будет председатель!
«Тогда Майка совсем загордится», — думает Ваня.
А в окно на небе уже золотой месяц виден; кажется Ване, что Ксения Куприяновна заснула над столом. Мать принялась постель разбирать… Однако Ксения Куприяновна вдруг окликает:
— Алевтина.
— Чего?
— Мне сегодня письмо поступило. От твоего Сергея Родионовича письмо…
Мать, взбивавшая подушку, замирает; молчит какое-то время; спрашивает — и в голосе у нее дрожь:
— Интересно — что ж он это?
— О школе тревожится. Учитель он — иль забыла? — хороший учитель…
— Нет, пастух! — отрезает мать. — Учитель должен при детях давно быть. Скоро занятия… Вон краснодвориковские учителя, которые не погибли, повертелись все!
— Школу просит подготовить.
— Бумаги ему не жалко — просить-то! Сколько можно… Володька Машин уже парты отремонтировал. Ефрем половицы заменил. А он про-осит!
— Ух, Алевтина! — снова грозится пальцем Ксения Куприяновна. — Твой муж слуга Отечества…
«И чего это мамка? — Ваня тоже недоволен. — Если отца какой-нибудь генерал не отпускает — виноват он, да?»
— У вас четыре мужа было, Ксения Куприяновна, пожили! — кричит, задыхаясь, мать, — Пожили! Вам что! А у меня он один, муж-то, и его четыре года не вижу, не слышу. С Покрова в каждом письме обещаниями кормит… Хоть бы уж не обещал!
— Дура! — тоже кричит Ксения Куприяновна, клюшкой об пол стучит. — Дура ты, дура!.. И Ваня кричит:
— Хватит вам!
Боится он, как бы от крика не рассыпалась Ксения Куприяновна — она же вроде пересушенного горохового стручка.
