Гулливер — зять Дефо, — так это придумано у Свифта. Он женил своего героя на дочери «галантерейщика из Сити» — очевидный намек, поскольку так назывался автор «Робинзона», — ведь его основным занятием была торговля, в том числе подтяжками и духами. Свифт сделал Гулливера дальним родственником прославленного капитана Дампьера, и это опять намек, ибо Дефо уверял, будто в жилах его течет кровь Уолтера Ралея, знаменитого мореплавателя шекспировских времен. Есть и другие параллели. Но Свифт насмехался не только над Дефо и Робинзоном. «Высокий ум» иронизировал над простодушием читателей, понимавших искусство только в форме бытового правдоподобия. Однако же сам Свифт создал «Путешествия», удивительные по впечатлению правдоподобия, и — парадоксальным образом подтвердил силу реализма Дефо.
«Подлинность», творчески созданная, оказалась несокрушима. Даже ошибки в морском деле и географии, даже несогласованность в повествовании Дефо скорее всего допускал сознательно, ради все того же правдоподобия, ибо самый правдивый рассказчик в чем-нибудь да ошибается! Сервантес, на которого ориентировался Дефо, так и говорил, делая намеренные ошибки: «Это и неважно, главное, не отступать от истины». Разумеется, речь идет об истине искусства, создаваемой объединенными усилиями наблюдательности и воображения. Дефо не раскрывал своих повествовательных принципов, но следовал он им неукоснительно.
* * *
После «Робинзона Крузо» Дефо писал роман за романом. Он стал профессионалом, то есть сделал литературу средством к существованию. Дефо одним из первых занялся писанием романов как ремеслом, и сразу же на его примере обнаружили себя выгодные и проигрышные особенности литературного ремесла. Вторая часть первой его книги — так называемые «Дальнейшие приключения Робинзона» — получилась уже гораздо менее увлекательной, а третья часть — «Серьезные размышления Робинзона» — вовсе не удалась. «Ничего, равного первой части «Робинзона», у него, конечно, нет, но кое-что хорошее есть во всем им написанном» — это сказал современник о Дефо и не ошибся.
1722-й год был особенно плодотворным для Дефо. Он написал тогда одну за другой три книги — каждая положила начало особой традиции.
По историческим материалам, по свидетельствам очевидцев, отчасти и по своим собственным воспоминаниям, хотя бы очень смутным, детским, Дефо составил «Дневник чумного года». Он показал, как надо восстанавливать в художественном повествовании ушедшую эпоху, его «Дневник» — первый исторический роман. Вальтер Скотт, «отец исторического романа» (Дефо в таком случае «праотец»), восхищался этой книгой. А мы знаем ее косвенно через пушкинский «Пир во время чумы». Наблюдатель, стоящий «бездны мрачной на краю», это и есть та повествовательная позиция, с которой вел простой, а вместе с тем напряженный и местами жуткий рассказ Дефо, подписавший свой репортаж, впрочем, всего двумя буквами — Г. Ф., в честь дяди Генри Фо, шорника, который сам пережил чуму и рассказал о ней во всех подробностях племяннику.
