образ.
-Ничего себе! - услышала я восхищённый возглас Вячеслава – прекрасный
вкус. Чудесный браслет и серьги!
-К сожалению, не мои, - улыбнулась я, - мне их дали во временное
пользование. Не пора ли нам присоединиться к гостям? Я заметила
знакомых, и мне хотелось бы поздороваться с ними.
Мы поднялись наверх, меховую накидку я решила оставить в каюте, вечер
был довольно тёплым и меха едва ли могли пригодиться. Действительно, в
кают-компании уже собралось много народу, мой спутник куда-то исчез, а я
решила выпить шампанского, но как всегда мне «повезло»: стюард, подавая
мне бокал, оступился и выплеснул содержимое на козакин.
-Ну вот, придётся вернуться в каюту и замыть пятно, – с огорчением
подумала я.
Внезапно с реки потянуло холодом, и я решила, что ничего не происходит
просто так случайно: приведу себя в порядок, заодно и утеплюсь. Спускаясь
вниз, мне показалось, что запахи и звуки как-то изменились: стало пахнуть не
грязной московской рекой, я ощущала дыхание свежей воды, исчезли звуки
большого города, и появилось что-то непонятно волнующее. У входа в каюту
мне встретилась дама в шикарном платье, она прошла мимо, обдав меня
запахом великолепных, что-то напомнивших мне духов. Знакомый запах, где
и когда я встречала его? И тут я вспомнил - это был любимый парфюм моей
прабабушки, кажется «Коти д’Ор». Странно, эти духи можно было
приобрести только в начале двадцатого века, в настоящее время их выпуск
прекращён. Видимо, один из состоятельных гостей заказал изготовить духи
прошлого столетия для своей спутницы, что и удалось сделать. Откуда же
иначе здесь мог появиться подобный аромат?
Пройдя в каюту, я замыла пятно от шампанского, успев отметить, что
интерьер слегка видоизменился, но не придала этому никакого значения,
взяла свою накидку, подумав, что её фасон не совпадает с тем, который я
заказывала. Выйдя из каюты, я очутилась в широком длинном коридоре. На
стене висела акварель в бронзовой рамке. Подойдя поближе и разглядев её,
прочла подпись, которая гласила, что автором шедевра был Эжен Делакруа
французский художник девятнадцатого века. Что-то не припомню, что
видела эту акварель по пути в свою каюту. Возможно, я заблудилась. Тут на
моё счастье появился стюард и обратился ко мне по-английски.
Или я сошла с ума, или мир перевернулся вверх тормашками, если в центре
Москвы обычный официант изъясняется на языке великого Шекспира.
-Мадам угодно пройти на палубу?
-Пожалуй, да, - потрясённо и тоже по-английски ответила я.
