Наконец, до бродяги дошло, что судьба неумолима, и, подхватив свою огромную клеенчатую сумку, он уверенно зашагал коридорными либирингами и лестницами прямехонько к задней двери, выходившей во внутренний дворик.
Перед тем как шагнуть в белую мглу, бомж немного потоптался напоследок, и уже ни на что не надеясь, а больше для проформы жалостливо прогундосил:
– Я тут посиджу до ранку… До вокзалу далеко…Змерзну…
– Нельзя, мужик… Запрещено… Иди с Богом… Лучше скажи спасибо, что милицию не вызвал…
И решительно закрыв двери на замок, охранник с облегчением вздохнул и продолжил обход помещений. Деловито подергав ручки на дверях, он преувеличенно внимательно осмотрел печати и пломбы, исправность охранно-пожарной сигнализации, видеонаблюдения. Потом деловито и со значением проверил наличие средств пожаротушения в подсобном помещении…
Но что-то не давало покоя… Что-то засело занозой в мозгу и заставляло оглядываться украдкой по сторонам. Стараясь отмахнуться от этой занозы, охранник еще более тщательно дергал ручки, еще внимательней вглядывался в темные закоулки. И вдруг, сорвавшись с места в карьер, метнулся к задней двери и выглянул в окно.
На улице вьюжила пурга, снег кружился в воздухе, струился поземкой на сером асфальте… Крыльцо пустовало, и только еле видимые следы от огромных ботинок вели за угол здания. Постояв минут пять, пока метель окончательно не замела отпечатки чужих ног, он неспешно побрел в сторону подсобки. В голове крутилось: «Ничего… Куртка теплей моей… Пробьется… А если что, так тому и быть… Я тут не при делах… Вон сколько в селах заброшенных хат. Посади огородик и будет тебе еда. Так нет… Бродяжничать – лучше… Спать под заборами веселей!».
… Утром, охранник сдал свою смену, отметив в журнале, что дежурство прошло без происшествий. Это был риск. Возможно, камеры зафиксировали его проступок, но он не мог поступить иначе. По инструкции следовало немедленно вызвать службу безопасности, а это было чревато еще худшими последствиями. «Проникновение на территорию частной собственности». В данном случае он поступил достаточно благородно. Вся его вина только в том, что он называл этого бомжа мужиком и «тыкал». Но это скорее провинность, и на грех не тянет.
Не хватало потерять работу из-за… неизвестно кого… Ему сейчас очень нужна эта работа, и было бы тупо терять ее из-за какого-то бродяги.
Вся жизнь – как несколько тусклых вспышек. Невозможно представить свое существование как единое целое, как нечто более-менее связное. Жизнь – как песня, слова в которых он никогда не различал. Всегда считал, что любая песня – это только мелодия с набором слов равносильно тому, как все его бытие представляло собой сплошной монотонный фон с некоторыми вкраплениями матовых озарений. Детали жизненных перипетий если и вспоминались, то только в том случае, когда они попадали в зону вспышек. И тогда с некоторой долей уверенности можно было сказать: «Да… Что-то припоминаю…». А помнился лишь последний год. Все остальное складывалось в архив, укладывалось надежно на пыльную полку памяти и доставалось оттуда крайне редко.
