Мне представляется совершенно невозможным, чтобы немцы добровольно отказались от своего милитаризма, я полагаю, что они будут держаться за него любой ценой. Разве немецкий народ не нуждается в милитаризме, как рак нуждается в панцире, чтобы уберечь свое мягкое, бесформенное тело. Совершенно очевидно, что для Великой Германии жесткая прусская дисциплина, прусская администрация являются основным условием жизни, своеобразным панцирем, который дает силу и способность к движению этому народу, внутренняя сущность которого бесформенна и аморфна.
Но при этом не зависть, не затаенное чувство мести и, конечно же, не страх, заставляют людей опасаться агрессии со стороны Германии. Это инстинктивная позиция всякого, у кого есть укорененность, основательность, свой хребет, и при этом нежная чувствительная кожа, открытая всему миру, и он вынужден выставлять ее против ужасных щупальцев этого спрута.
Несомненно, существует тайный смысл, порой даже в самых незначительных вещах. Марика Стиернстедт[65] сделала изображение женщины — сеятельницы с французской почтовой марки заставкой своей книги о Франции. Стоит обратить внимание на теперешние немецкие почтовые марки, где символом Германии является женщина, голову которой покрывает железный шлем, но более того, два шлема надеты на обе ее груди, так что получается, что даже сам символ материнства оказывается заключенным в стальную броню. Когда же смотришь на французскую сеятельницу, то просто любуешься ее прекрасным незащищенным телом, на которое наброшена лишь легкая одежда, видишь, как свободно и изящно она движется, овеваемая ветерком и разбрасывая зерно!
Да, именно этот образ вполне отражает сущность французской души, и, конечно же, невозможно сохранить нейтралитет, думая о борьбе Франции не на жизнь, а на смерть с этим убогим саксонским духом, который стремится заставить человечество напялить на себя каски и броню и с гротескными, механическими ужимками маршировать под барабанный бой.
Дело в том, что французская душа испокон века стремилась сеять зерно. В европейской истории душа французского народа всегда представала в качестве доброй сказочной феи, крестной матери скотоводства, которая царила среди лугов и полей, среди коз и овец, и сколь же ужасна участь человечества, если крестная мать лугов и овечек окажется обреченной на гибель».
Вот что писала я осенью 1918 года в своей рецензии на шведскую книгу «Душа Франции», ее автор Марика Стиернстедт. Мне кажется, трудно более точно определить сущность немецкого духа, нежели это было сформулировано мной, хотя я никак не могла предположить, что через 25 лет щупальца этого спрута вновь обовьются вокруг всей Европы и дотянутся до моей родины. А французская душа — Господи, спаси ее и помилуй! Мое предчувствие в отношении будущего заключается в том, что немецкий народ не может отказаться от милитаризма. По крайней мере, он никогда не сделает этого добровольно.
