Гипотеза об агрессии, связанной с фрустрацией, была сформулирована Dollard и др. (206) в 1939 году, хотя Freud, еще до того как он выдвинул свое положение об инстинкте смерти, говорил, что агрессия – это изначальная реакция на фрустрацию, возникшую вследствие блокировки поведения, направленного либо на поиск удовольствия, либо на избежание боли. Теория Dollard была подвергнута критике по нескольким причинам, но не было высказано несогласия с тем, что агрессия должна быть так или иначе спровоцирована. Мне бы хотелось поднять вопрос, насколько термин «фрустрация» применим к такого рода провоцирующим агрессию воздействиям. Maslow (207) делает различие между депривацией, не имеющей большого значения (легко компенсируемой или не имеющей серьезных последствий) и депривацией, которая является угрозой для личности, то есть для жизненных целей, защитной системы, самооценки или чувства безопасности. Только депривация, таящая в себе угрозу, имеет последствия, которые обыкновенно приписывают фрустрации в целом. Обычно считается, что депривации, которые невозможно избежать, а также требования, предъявляемые ребенку на каждом новом уровне его приспособления к жизненной ситуации, вызывают фрустрацию. Однако наблюдения за детьми, уверенными в любви и уважении со стороны своих родителей, показали, что подобные депривации переносятся на удивление легко. Они редко вызывают фрустрацию, если только не воспринимаются ребенком как угрожающие его жизненным целям или потребностям.
Spitz (208) убежден, что младенческий гнев есть ничто иное, как проявление фрустрации инстинктивных потребностей, является одной из форм общения и не носит защитного характера. Эту точку зрения можно оспорить. Даже плод реагирует на угрозу, а младенец обладает сверхъестественной способностью выявлять враждебные установки матери (см главу 4). Угроза соотносится не только с отсутствием удовлетворения потребностей, но и с опасностью активного уничтожения. Возможно, за всеми депривациями и угрозами кроется страх трагической гибели. Частично это можно отнести за счет младенческой беспомощности и неразборчивости, но я думаю, что в большей степени страх отражает вполне реалистичную оценку враждебных сил, направленных против ребенка. Многое из того, что можно назвать «депривациями» ребенка, вызывается материнской враждебностью, которая находит типичное выражение в побуждениях искалечить или уничтожить. Младенец «знает» об этих материнских побуждениях, даже если они подавляются и существуют наряду с осознанной установкой любви и заботы. Гнев, в таком случае, является защитной реакцией, примитивным выражением стремления к жизни. Он означает контратаку на угрожающий объект и служит для того, чтобы уменьшить чувство беспомощности. Если мы проследим превращение гнева в ненависть, то возникнет еще меньше сомнений в его защитном характере(209). Ненависть отражает конфликт между эго и интернализованным объектом, и именно по этой причине существует тенденция приписывать огромный статус и силу внешнему объекту, часто сопровождающаяся ощущением, что существование зависит от этого объекта. Ненависть питается обидами и ищет возмездия и, соединяя таким образом прошлое и будущее, она устанавливает чувство целостности, которое может быть использовано и как защита, и как основа для отношений, и как сущность чьей-либо индивидуальности. Это определение соответствует самой простой форме материнско-детских отношений – враждебной зависимости.
