Tillich (25) говорит, что страх и тревога не могут быть разделены, они имманентно связаны друг с другом. «Жалом страха является тревога, а тревога ведет к страху». В то же самое время он делает прямо противоположное заключение: у страха есть определенный объект, который можно встретить с мужеством, у тревоги нет объекта, и она выражается потерей направленности и интенциональности. В определенном смысле объект у тревоги имеется, но только в виде понятия угрозы, реальный же источник угрозы при этом отсутствует, в качестве объекта тревоги выступает «отрицание объекта». В таком случае, тревога это страх неизвестного. В момент, когда «тревога в чистом виде» овладевает субъектом, те объекты, которые до этого были причиной страха, представляются как симптомы базисной тревоги, что им было в определенной степени присуще и до этого.
Что я нахожу неприемлемым в этой формулировке, так это то, что объектом тревоги является угроза, у которой нет источника. Даже если допустить существование экзистенциальной тревоги, из этого не следует, что тревога – это осознание небытия. Разве невозможно воспринимать мужественно свою собственную смерть, в то же самое время испытывая беспокойство о близких? Tillich говорил, что обеспокоенность всеми подтекстами угрозы означает страх; до тех пор, пока страх смерти является страхом, его объектом будет ожидаемое событие – смерть от болезни, или трагическая гибель, но до тех пор, пока это тревога, ее объектом будет абсолютное неизвестное «после смерти». То, что тревога возникает только из-за самой возможности небытия, клинически не подтверждается; но то, что она родственна неосознанному страху уничтожения, или увечья, или кастрации, или наказанию можно узнать почти при более глубоком изучении. Tillich признает существование подобной тревоги, но это не базовая тревога; это – патологическая тревога, являющаяся состоянием экзистенциальной тревоги в определенных условиях. Я, напротив, уверен, что базовая тревога берет начало в детстве, в угрозе уничтожения, а экзистенциальная тревога, если таковая имеется вообще, появляется позже, с развитием знания о неизбежности бытия. Честно говоря, я склонен думать, что само постулирование экзистенциальной тревоги есть ничто иное, как проявление комплекса трагической смерти – то есть, защиты от скрытого осознания неизбежности небытия..
Мое личное мнение таково, что не имеет большого значения, называется ли состояние беспокойства страхом или тревогой. Можно выделить страх как ответную реакцию на очевидную внешнюю угрозу, все остальное – это тревога. Что имеет значение, так это то, что у тревоги есть объект, что этот объект – угроза, и что у угрозы есть источник. Два вопроса, которые кажутся наиболее уместными по отношению к значению тревоги: чему угрожают? И что или кто угрожает? В самом начале под угрозой находится физическая целостность организма. В ходе дальнейшего развития под угрозу попадают и целостность личности, и ценности, идентифицируемые с индивидуальностью. Как замечают Basowitz
