— Наконец-то одни! — счастливо выдохнул мой будущий благоверный. — Ты бы знала, как меня достала эта бледная поганка со своими тупоумными расспросами. Как у вас то, как у вас сё. Будто специально унизить хотела. Как и её демонов папаша. Зачем он этот пир закатил? Чтобы показать, какие мы в степях нищие и убогие? Не можем даже позволить себе парчовый костюм к помолвке.
Пришлось зажать рот руками, чтобы не вскрикнуть. Я просто хотела завести беседу, а папа проявить уважение к жениху и ордену. Вовсе мы не желали никого унижать!
— Не бухти, — проворковала служанка, покрывая поцелуями поцарапанную щёку. — Меня всё равно не отпускали с кухни. А тебе нужно было политесы соблюсти, чтобы никто не догадался и эта дурочка не заартачилась. Знаю я её. Это с виду она телёнок большеглазый, а на деле сумасбродка ещё та. С детства было, как стукнет в голову блажь, так уже ни няньки, ни даже папенька отговорить не смогут. Всё по-своему сделает.
Конечно, заартачусь! Потребую, чтоб папа тебя вышвырнул. И даже если не послушает, с собой тебя не возьму уж точно.
— А по-моему, обычная избалованная папина дочка. Да и кто её спрашивать-то станет? Как в ордене скажут, так и сделает. Все под ним ходим.
Йорден оголил смуглое плечико служанки и принялся целовать его. Я хотела затворить дверцы, закрыть глаза, зажать уши, чтобы не видеть, не понимать, но не смогла оторвать глаз. Как заворожённая наблюдала за сладострастным воркованием с совершенно пустой головой.
Йорден зарылся носом в глубокое декольте. Бежка кокетливо хохотнула, словно от щекотки. Ободрённый, он принялся высвобождать из платья пышную грудь, истово обещая, будто находился перед алтарём:
— Ничего, как только родит наследника, подсыплю ей волчьей травы в еду, а тебя хозяйкой сделаю. И никакой орден мне указывать уже не сможет.
Бежка шепнула что-то в ответ. Йорден громко засмеялся и повалил её на кровать, одной рукой задирая юбки, а второй стаскивая с себя штаны. Я с жутким грохотом затворила дверцы, желая, чтобы меня заметили и остановились, но звук потонул в какофонии шорохов одежды, скрипа кровати и оглушающе громких стонов. Я забилась в угол и заткнула руками уши, но всё равно слышала и видела, словно находилась в комнате, бесстыдно наблюдала, чувствовала все прикосновения и ласки. Сознание озарила лёгкая вспышка боли, сверху навалилась тяжесть, вторгалось ненавистным захватчиком. Тупой, напыщенный боров сопит в ухо и трясётся как припадочный — мерзко до тошноты!
