«Принцессочка-то чудо как хороша. Жаль, что уроду достанется», — снова вклинился в мысли странный голос.
Я камнем рухнула вниз в тело кружившей подо мной феи. Метнувшаяся сбоку тень грубо оттолкнула свинорылого и повела сама, уверенно и мягко. Музыка замерла. Мы остановились друг против друга. Это был мой суженый из сна. Я узнала силуэт. Он протянул руку и нежно коснулся щеки.
«Клянусь, что отрекаюсь от всех женщин, кроме тебя, и не возьму в постель другую, пока ты жива и даже после смерти».
И впился в губы, впуская в меня тьму и убивая душу.
Я очнулась от того, что на лицо брызнули противной холодной водой. Корсет уже не давил — сверху укрывала лишь мягкая простынь. Рядом горемычно причитала нянюшка:
— Что ж ты, душегуб, наделал?! Чуть собственное дитя корсетом не удушил! И для чего? Чтобы гостей потешить? Да пропади они пропадом, твои гости и весь твой орден поганый вместе с ними!
— Помолчи, Эгле. Всё с ней в порядке будет. Не сахарная — не растает, — перекрыл её громкий папин голос. — А ты чего ждёшь?
Что-то звякнуло, словно папа отсчитывал монеты из кошеля.
— Ступай. И ни слова, слышишь, ни слова о том, что тут было!
— Да, милорд. Простите, милорд, — пробормотал кто-то тихо-тихо.
Я словно узнала... нет, не может быть. Он не реален. Прижимая к себе простынь, чтобы не остаться нагой, я поднялась с кушетки, на которую меня уложили после обморока, но увидела лишь, как стукнула об притвор дверь.
Нет, мне всё просто почудилось.
— Обнаглели совсем эти простолюдины. Никакого уважения к знати, — посетовал папа, но, увидев меня, тут же просиял. — Ты как?
Я легла обратно, натянув простынь до подбородка. Глаза резало от света. Сердце бешено колотилось, пуская по всему телу волны пульсаций. Голова гудела и кружилась, напоминая о недавнем обмороке. Всё-таки опозорилась. Надо было больше отдыхать.
Папа нахмурился и сунул мне под нос походную флягу, которую обычно наполнял восстанавливающим силы зельем. Но оно действовало только на тех, у кого был дар. Я недоумённо потупилась.
— Выпей — полегчает, — папа силой влил в рот ядрёный, отдающий мятой и базиликом напиток.
Удушливый кашель согнул пополам. Папа отставил флягу и провёл вокруг меня руками, внимательно вглядываясь во что-то доступное лишь ему одному.
— Скажи, дочь, ты ведь не была с мужчиной? — строго спросил он.
Я аж дёрнулась от возмущения. Как он мог такое подумать?! Нянюшка надавила на плечи, заставив лежать неподвижно, и ответила вместо меня:
