Монах слушал мою тираду молча, очевидно, собираясь разгромить все содержащиеся в ней несообразности одним махом.
Ближе к выходу из леса тропинка сузилась настолько, что рядом идти стало неудобно. Я пропустил отца Григория вперед. Он шел легким и быстрым шагом, почти не касаясь тропы и не задевая ни одной ветки, наверное, так он ходил в свое время в конголезских или парагвайских джунглях. У меня таких навыков не было, мокрая трава скользила, я приотстал шагов на восемь-десять.
Дальнейшее запомнилось, будто серия стоп-кадров.
Горло вдруг стянуло петлей. Не могу ни вздохнуть, ни крикнуть.
Сквозь застилающую глаза мглу вижу опрокидывающиеся на меня деревья.
Взмахнув руками, пытаюсь сохранить равновесие.
Осознаю, что кто-то захватил меня за шею локтевым сгибом и тащит в лес.
Делаю отчаянную попытку освободиться, перебросить нападающего через себя, но уже поздно, ноги почти не касаются земли и рывка не получается.
А потом вдруг чувствую, что горло мое свободно, а сам я спиной валюсь на мокрую траву.
В глазах светлеет, и я успеваю увидеть совершенно немыслимую сцену.
Справа от меня на земле копошится нечто, напоминающее человеческую фигуру, а слева в позе самурая эпохи сегунов замер отец Григорий. Черный подрясник, черные в полумраке щелочки глаз. Непонятное существо оторвалось от земли, стало походить на выпрямляющегося гоминида. Но разогнуться до конца он не успел. Неуловимый бросок монаха, тяжелый с хряском удар — и человек-обезьяна вновь опрокинулся навзничь. Секунда, новый его рывок — и снова удар, гулкий, будто по футбольному мячу.
Только я начал приподниматься, чтобы тоже принять участие в битве, как все завершилось и без меня.
Наш противник, поверженный, но не побежденный, тоже кое-что умел. Немыслимым кульбитом он отлетел назад, вскочил в полный рост, постоял мгновение, широко раскинув руки (тут я его узнал!), и, вместо того чтобы принять бой, исчез… Глаза едва успели заметить стремительный прыжок вбок, сквозь сплошную завесу лещины. Затрещал под его ногами валежник. И все. И тишина.
Прежде всего я ощутил стыд и растерянность. Ведь действительно позор! Здоровенный мужик (то есть я!), спортсмен, регбист валяется на земле, а его защищает семидесятилетний старик!
Отец Григорий снял свою скуфью и вытер лицо. Дышал он тяжело и неровно.
Я только думал, что и как сказать, а он уже рассмеялся тихим хрипловатым смехом.
— А ничего! Нормально получилось… Однако пойдем, тут мы сейчас живые мишени…
