Семья тетушки Сунь жила в камышовой хижине из трех комнат, вокруг которой стояла низкая стена с цоколем, покрытым дикой травой; ворота отсутствовали. Позади хижины росла дюжина белых софор, в пору цветения их благоухание достигало нашего дома; а когда осыпались цветы, крыша тетушкина дома становилась белой. Бывало, я ел бутоны с этих софор — сладкие-сладкие, а если съесть много, то чуть терпкие. Однажды тетушка даже угостила нас кукурузной лапшой, сваренной на пару вперемежку с этими бутонами, — она получилась клейкой-клейкой и скользкой. Во дворе у тетушки стояло гранатовое дерево.
Когда оно расцветало, делалось огненно-красным и производило на меня яркое впечатление. На том гранате плоды почти не завязывались. Еще у основания ограды росло несколько десятков кустиков ириса — многолетнего травянистого растения с тонкими длинными листьями и сиреневыми или белыми цветочками. Пластичные листья их часто срезали, сушили и продавали мясникам на веревки для мяса.
Тетушка Сунь любила покурить, и курила она трубку. Чаша ее трубки была сделана из латуни[1], чубук — из пятнистого бамбука, а загубник — из нефрита[2]. По ее словам, тот нефритовый загубник стоил дорого. Она говорила, что нефрит может спасать людей: например, если кто-то по неосторожности упадет с высоты и с ним случайно окажется нефрит, человек нисколько не поранится, только на камне появятся трещинки. Нефрит может сберечь своего подопечного только один раз. Когда тетушка Сунь разговаривала, она задними коренными зубами покусывала загубник. Так от нее узнал я еще об одной особенности нефрита.
Троих внучек тетушки звали Старшая Орхидея, Вторая Орхидея и Третья Орхидея — все они давно уже мамы.
В то время мы с сестрой нередко звали трех Орхидей в соседнюю деревню на спектакль. Их бабушка — тетушка Сунь — никогда не противилась и всегда охотно отпускала внучек с нами.
Я помню, в ее домике вечно царила темнота, на лежанке и полу обосновались черные ящики, что в них лежало — до сих пор не знаю. Вернее, тогда меня даже не интересовало содержимое этих ящиков. Однажды мы ходили в соседнюю деревню смотреть пьесу — называлась она то ли «Ло шань цзи», то ли «Лун фэн мянь»[3] — точно не помню. Когда мы вернулись, тетушка попросила нас рассказать ей о представлении. Мы наперебой бросились излагать увиденное, но у нас получалось как-то нескладно.
Тетушка Сунь выслушала наш рассказ, спокойно сжимая трубку в зубах, потом для нас, а может быть, и для себя, тихо пропела ту самую песню, героиня которой боялась выходить замуж за кузнеца. Когда она закончила петь, все мы засмеялись. Помню, моя сестра еще сказала: «Какой у тетушки красивый голос!»
