У многих историков и социологов по отношению к соборности, христианской этике и консервативному социализму всё ещё имеет место досадный стереотип. Всё это предлагается считать сугубо исторической архаикой, глубоко почвенным русским явлением, свидетельством отсталости и «азиатчины».
Упрёк совершенно не обоснованный. Принцип консервативного социализма отнюдь не только русский. Да и архаики в нём не больше, чем в морали homo homini lupus est, присущей адептам рыночного фундаментализма.
Самое главное обстоятельство заключается в том, что в Европе есть и всегда была своя собственная соборность.
Например, в Германии социал-консерватизм связан с понятием Gemeinschaft («гемайншафт») – «сельское братство». Предоставим слово составителям энциклопедий, и станет понятно, что означает соборность в немецком языке.
Термин Gemeinschaft, обычно переводимый как «община», противопоставляется термину Gesellschaft, или «обществу» («ассоциации»). Общества, для которых характерны Gemeinschaft-отношения, однородны, в значительной степени основаны на родстве и органических связях и отличаются моральной сплочённостью, часто основывающейся на общем религиозном чувстве. Эти отношения разрушаются в процессе разделения труда, роста индивидуализма и конкуренции, то есть в процессе развития Gesellschaft-отношений. Если Gemeinschaft рассматривается Ф. Теннисом как выражение подлинной, организованной жизни (Toennies, 1887), то Gesellschaft, с его точки зрения, является искусственным социальным устройством, основанным на конфликте эгоистических устремлений.
Исчерпывающее определение. Сравнение даже двух эквивалентных понятий из русской и немецкой традиций уже позволяет увидеть, что консервативный социализм – не эксклюзивное русское изобретение. Да и использование соборности для наполнения политических категорий консерватизма – не только «русский путь».
Похожие процессы в сознании русской и немецкой нации шли параллельно, но независимо друг от друга. Они абсолютно равноправны.
Этот факт буквально даёт нам в руки формулу европеизма, непонятную русским западникам. В нормальном развитии наций вполне может наблюдаться подобие, но не может быть намеренного подражания. Там, где подобия нет (например, Германия в чём-то не похожа на Англию), нет необходимости его выдумывать. В противном случае мы получим на выходе ту самую «псевдоморфозу», о которой писал Освальд Шпенглер.
Примечательно, что так остро, как в России, «сельское братство» и его утрата переживались именно в Германии – стране, которую Европа воспринимала как своего рода пасынка западного мира. По-видимому, чем более «периферийной» является страна – не столько географически, сколько политически – тем характернее для неё схождение политических полюсов.
