Сразу после ее возвращения Хатидже пыталась называть девочку Соней, дабы подчеркнуть, что не покушается на ее идентичность самой себе. Однако это очень обидело девочку.
- Теперь, значит, ты мне не мама? Теперь, значит, я трижды сирота? Потеряла я двух мам и одного папу! - эти слова прорывались сквозь рыдания несчастной.
К детским рыданиям присоединились рыдания Хатидже, и много слез пролили вместе две женщины, старая и молодая, пока успокоились. Впредь таких, претендующих на деликатность, но по сути жестоких поступков со стороны Хатидже не было.
Сафие «в прежней жизни» успела проучиться в школе до конца первой четверти второго класса, и с той поры прошло четыре года. После прихода немцев ходить в школу она не могла – хорошо уже и то, что никто не донес, что в семье татарской учительницы вдруг появилась «племянница». Во время недолгого пребывания в узбекском кишлаке девочка, естественно, школу также не посещала, ибо русскоязычная школа находилась в районном центре, и до нее нужно было идти пешком не менее двух часов. Но все эти нелегкие годы грамотности ее обучала Хатидже, а другими предметами, такими, как математика, с младшей сестренкой занималась Айше. Теперь здесь, в Мелитополе, решался вопрос – идти ли тринадцатилетней девочке в четвертый класс, как того хотела, боясь недостаточности своих знаний, сама Сафие, или же рискнуть и поступить в пятый, на чем настаивала еще прежде Айше, да и Хатидже-оджапче придерживалась того же мнения.
- Ты будешь чувствовать себя стесненно среди младших тебя на два или даже три года детей, - не очень уверенно говорила девочке Хатидже, понимая, что скачок из второго класса в пятый довольно таки дерзок. – Конечно, год или два потеряли многие детишки, но ты потеряла четыре года…
Умница Сафие однажды сама сосредоточенно продумала ситуацию и решила идти в пятый класс. И не пожалела: уже вторую четверть она закончила на одни пятерки!
Прежде, в Симферополе в годы войны, Сафие хотя и понимала разговор мамы Хатидже с Айше, понимала и обращенные к ней татарские слова, однако отвечала она в основном по-русски. За год пребывания в узбекском кишлаке она вдруг стала разговаривать с совершенно незнающей русского языка тетушкой Холида по-татарски – это, как говорят очень умные преподаватели иностранных языков, застрявшие в пассиве слова перешли по необходимости в актив. Теперь она все чаще отвечала маме Хатидже на татарском, а вскоре все беседы в доме уже шли на этом языке.
