Подари себе день каникул | страница 64
— …одно из разочарований моей жизни, только я знаю, насколько он неискренен. Только я знаю о нем правду…
На самом ли деле Пэтрашку так уж разочаровал его? От Петрины не укрылась усмешка, которой Оницою сопровождал свои слова. Ее память отмечала точно и звук и образ: закинутая назад голова и короткий скрипучий смешок.
— …но, по-моему, самое странное в нем, что он настоящий сухарь. Вот он веселый, сыплет анекдотами и даже кажется отзывчивым, а на деле — сухарь, не способен даже на вспышку…
Петрина подняла на Оницою глаза, она не пытается скрыть свое любопытство. И вообще — уж если она досидела до сего времени, какой смысл торопиться? Дождя вроде не будет, небо как-то разом посветлело, расчистилось, завеса облаков отодвинулась в сторону. И на обнаженный небосвод из-за горизонта просочился другой свет — серовато-желтый, тягучий.
Знает ли она, спрашивает Оницою (подбородок он подпер кулаком, угол рта подергивается от нетерпения), знает ли она историю скороспелой женитьбы Кристиана Пэтрашку?
Слышала ли, как он решился на этот шаг? Как его вызвали на факультетское бюро, поскольку его будущая жена была беременна?
— А они… то есть бюро и все другие как узнали? — спрашивает Петрина.
Она покраснела — непривычно разговаривать с мужчиной на подобные темы.
— Как узнали? Ну, думаю, девушка сама пришла к ним и все рассказала, или ее родители, бедолаги…
— Я на ее месте ни за что бы не пошла… не пошла бы, даже если… — шепчет Петрина.
Интонация у нее какая-то театральная, и это раздражает Оницою.
— Впрочем… — начинает он и вдруг умолкает. И снова отыскивает глазами официантку. — Алло! — кричит он. — Пожалуйста, подойдите сюда!
— Вы, кажется, хотели мне что-то рассказать, — напоминает Петрина.
В конце концов, он может и промолчать, раз она так упрямо ему не верит. Раз она упрямо возражает ему.
— Я вас перебила, — настаивает Петрина.
Он мог бы промолчать и сейчас, но ее напряжение его подхлестывает, и он продолжает:
— Правда, он потом отомстил за себя, за свою вынужденную женитьбу… Ведь их теперешнюю жизнь нельзя назвать супружеством… Уж не будем говорить, что вне дома он всегда один. И что у него вечные романы… Я-то знаю, мне приходится отвечать по телефону — я не виноват, что телефон на моем столе, меня это часто даже раздражает, но сколько за эти годы… ему звонило разных женских голосов. Разных!..
Оницою замолкает, зажигает сигарету, осторожно делает затяжку, чтобы дым не попал в легкие. Потом оглядывается по сторонам. В кафе снова собралось много народу, появились вечерние посетители, парочки, пышнотелые женщины средних лет и молодые — волосы, только что уложенные, сверкают лаком, лица мучнистые от пудры, шелковые платья в цветочек, на обнаженной груди хрустальные бусы. Смеются заливисто, говорят громко. Небо подрумянено заходящим солнцем, теплый воздух весь звенит и гудит: трамваи на набережной, сирена «скорой помощи», проносящейся мимо…