Я и не сердился, продолжал пока продавать мою мишуру, выпивать с приятелями из «Регалти», читать газеты, которые начали сгущать краски. Браше держала слово. Никто не знал, как ей это удавалось, но фактом оставалось то, что стариков продолжали развенчивать. С плакатов они уже не улыбались, даже щербатыми улыбками, а просто гримасничали. В телевизионных передачах им уже отводилась роль помех, и постоянно прокручивались ролики, в которых, несмотря на весь макиавеллизм мадам Браше, не было еще понятно, на какой стадии находится эта реклама: на первой или уже на второй. Как, например, ролик, где дед с палкой в руке гоняется за внуком, у которого за щекой лежит сладкая конфета. Мальчик прячется в шкаф, откуда своим смачным посасыванием конфеты — ммм! — и блестящими губами приводит старика в бешенство.
Или ролик, где пожилая и явно ревнивая соседка, пользуясь отлучкой молодой и красивой героини, с глумливым сарказмом насмехается над грязным полом красивого салона. Но молодая героиня не обращает на это внимания. Своим пылесосом «Стар» она за несколько секунд наводит в доме чистоту. Из-за забора выглядывает кислая рожа старухи!
Газеты стали соперничать друг с другом в разоблачении правонарушений, которые газета «Канар» охарактеризовала как «старческие преступления». Остальные газеты изрядно расстроились, но вынуждены были пользоваться этим определением в своих материалах.
И тогда… ату его! — этого судью, который организовал танцы для «голубых»! Судья! В семьдесят один год! Вот уж, действительно, где кроется мерзость!
Ату ее! — вдову некоего промышленника, — она решила лишить наследства своих детей и внуков, вполне его заслуживающих, а все деньги отдать на содержание приемника для бездомных деревенских животных. Журналист считал, что, когда любовь к животным проявляется в ущерб самым святым чувствам, можно только испытать глубокое разочарование.
Ату его! — казначея благотворительного общества. Мало того что он украл из кассы всю наличность, так он еще улетел в Таиланд, где попробовал, если можно употребить это выражение, несчастных мальчиков за деньги, которые и предназначались для того, чтобы помочь им выбраться из этой грязи. В семьдесят пять лет!
В газете «Монд» появилась наделавшая много шума статья, в которой затрагивался основной вопрос: «Откуда взялась эта волна недостойных поступков в среде населения, которое до этой поры считалось вполне спокойным?» Случайность? Общественное явление? Временная мода? Недовольство жизнью? Недовольство старением? Или… — но автор статьи надел перчатки, стараясь ступать на цыпочках и говоря под сурдинку, — следовало поискать «где-то» причину такой манипуляции общественным мнением? Но даже если эта манипуляция имела место, как объяснить то, что левая пресса уподобилась правой прессе в освещении этой темы? И кому нужна эта манипуляция? Левым? Они слишком уважают права человека. Крайне правым? Но они слишком дорожат электоратом, который составляет основу их деятельности. Вообще-то журналист «Монд» поставил правильные вопросы, но не дал на них ответы. Честно говоря, он в своей статье рискнул дать объективное объяснение: зараза насилия охватила крайние слои общества.
