Но сегодняшний день был бесконечно отдален от картин того, что стояло за словами «русская зима». Ни одно холодное дуновение не долетало до этого крошечного плацдарма, захваченного беспечной молодостью и безжалостно потряхиваемого на неухоженной колее военного времени.
В конце концов, хотя никто не выходил, мы как-то распределились в нашем закутке, и вроде бы стало посвободнее. Многие курили, какой-то здоровила примостился на корточках у стенки и громогласно объявил, что готов посадить на каждое плечо по девушке.
— Вы будете как птички на ветках! — обещал он со слащавостью, немножко смешной при его мощной фигуре.
Предложением воспользовалась только маленькая девушка, действительно по-птичьи вспорхнувшая на плечо здоровяка.
— Я рискую остаться кривобоким! — завопил он и потянул за руку Иоганну, которая оказалась поближе.
— Ну нет, я, пожалуй, раздавлю вас! — Ганхен, смеясь, вырвала свою руку и положила ее мне на плечо. Я теснее прижал ее к себе, и так как в таком положении разговаривать было затруднительно, то мы продолжали свой путь молча, а то, что мы вместе смотрели в открытое окно и видели одно и то же, сближало нас больше слов.
Когда все высыпали на перрон в Вердере, оказалось, что нас так много, как бы маленький городок не треснул по швам от такого нашествия! Но удивительно быстро толпа растворилась в улочках, правильнее сказать, в аллеях, потому что городок представлял собой на всем своем протяжении огромный яблоневый сад.
Можно было легко вообразить, какая бело-розовая буря бушевала здесь в пору цветения, и все же мне подумалось, что именно сейчас Вердер особенно хорош.
Какой-то покой, словно выполнены предначертания природы, завершен круг созидания, лежал на всем облике городка, и он был как поле, уставленное снопами, как человек, закончивший работу, сложивший руки и с достоинством отступивший в тень.
«Сладок будет отдых на снопах тяжелых», — прозвучало во мне с обостренной необычностью, потому что я давно уже не думал по-русски.
Сюда приезжали с раннего утра, все кафе были полны, в каждом дворе под яблонями стояли столы для гостей, и хозяева не уставали таскать из погреба кувшины с молодым вином и разливать его по пузатым кружкам. Но веселье еще не разгорелось, оно как бы набирало силу в негромком гомоне, в настройке оркестров, велосипедных звонках и шуршании автомобильных шин.
Мы с Ганхен свернули с дороги и углубились в такую узенькую улочку, что ветки яблонь сплетались над головами. Тот аромат, который чудился нам еще чуть ли не на вокзале в Берлине и смутно ощущался на подступах к Вердеру, сейчас окутывал нас душным, пряным яблочным облаком.
