– Спасибо, – наконец произнесла она. – Выглядит просто великолепно.
Прекрасное видение собралось было отойти, но потом остановилось:
– Мой муж сказал, вы меня спрашивали.
Алексис вытаращила глаза. Мать говорила ей, что Фотини уже за семьдесят, но перед ней стояла стройная, худощавая женщина, а ее волосы, собранные на макушке, были цвета зрелого ореха. Это была совсем не та старушка, которую ожидала увидеть Алексис.
– Но вы же не… Фотини Даварас? – вставая, неуверенно произнесла Алексис.
– Именно она, – мягко заверила ее женщина.
– У меня письмо для вас, – опомнившись, сказала Алексис. – От моей матери, Софии Филдинг.
Лицо Фотини Даварас вспыхнуло радостью.
– Вы дочь Софии! Бог мой, как это замечательно! – воскликнула она. – Как поживает София? Как у нее дела?
Фотини восторженно схватила письмо, протянутое ей Алексис, и прижала его к груди, будто перед ней была София собственной персоной.
– Я так рада! Я о ней ничего не слышала с тех пор, как несколько лет назад умерла ее тетя. А до того она писала мне каждый месяц – и вдруг перестала. Я очень тревожилась, особенно после того, когда на несколько моих писем не пришло ответа.
Все это оказалось полной неожиданностью для Алексис. Она представления не имела о том, что ее мать регулярно посылала письма на Крит, и, уж конечно, даже не догадывалась, что и оттуда приходили письма. Ведь Алексис никогда не видела ни единого конверта с греческими марками. Она непременно запомнила бы такое письмо, потому что всегда вставала раньше всех и сама забирала все из почтового ящика. Похоже, ее мать прилагала большие усилия к тому, чтобы сохранить в тайне свою переписку.
А Фотини уже держала Алексис за плечи и всматривалась в ее лицо миндалевидными глазами.
– Дай-ка посмотреть на тебя… Ну да, ты немножко на нее похожа. Но еще больше ты похожа на бедняжку Анну.
Анна? При всех тех попытках, что предпринимала Алексис для того, чтобы выудить у матери побольше сведений о тете и дяде, изображенных на выгоревшей фотографии, она ни разу не слышала этого имени.
– Это мать твоей матери, – быстро добавила Фотини, сразу заметив недоумение во взгляде девушки.
По спине Алексис пробежала легкая дрожь. Стоя в сумеречном полусвете, с теперь уже чернильно-черным морем за спиной, она чувствовала себя буквально раздавленной тяжестью материнских тайн и осознанием того, что разговаривает с человеком, который может знать кое-какие ответы.
– Эй, садись-ка, садись! Ты должна попробовать барбуню, – сказала Фотини.
