Разумеется, и речи быть не могло, чтобы она согласилась с подобными утверждениями Уолстонкрафт. Но это на первый взгляд. То, как сама Остин изображала некоторых армейских офицеров или священников, немилосердных, чванливых и льстивых, позволяет предположить, что две писательницы расходились не во всем. Во всяком случае, главное у Уолстонкрафт — аргументы в пользу того, что женщины достойны лучшего образования и более высокого статуса в обществе, — должно было как минимум привлечь внимание Джейн. А тот факт, что у нее имелся экземпляр «Хермспронга» Роберта Бейджа, лишь укрепляет нас в этом предположении. Бейдж был радикалом и «едва ли христианином» (по его собственным словам), открыто заявлявшим о поддержке Уолстонкрафт. Ее требования прав для женщин цитирует и одобряет его герой. Хермспронг, этакий философ-американец, верящий в равенство, искренность и прямоту так же, как и в права женщин, оспаривает все устоявшиеся мнения тори. Он противостоит английской классовой системе, которая воплощена для него в старом греховоднике-пэре с его продажной свитой — священником, адвокатом и любовницей. Основной шарм книги заключается в блистательных остроумных диалогах, большинство из которых герой ведет со своей главной союзницей Марией Флюарт, молодой женщиной, которая обладает независимым умом, бойким язычком и выдающимися умениями по части расстройства планов старого пэра. Когда Хермспронг требует поцелуя и сетует на ее сопротивление, Мария восклицает: «Поцелуй! Боже, я-то думала, судя… по вашему натиску, что вы хотели меня раздеть». Хермспронг и Флюарт используют подобную откровенность как оружие против своих недругов, привыкших к вежливой лжи и светским условностям, — и одерживают победу. В «Чувстве и чувствительности» Остин описывает похожее противостояние, окончившееся, однако, иначе. Никогда не высказываясь публично по поводу положения женщин, в своих книгах она тем не менее настаивает на моральном и интеллектуальном равенстве полов.
Если она и не молчала по вопросам религии, то высказывалась вполголоса. Религия присутствует в ее творчестве, что естественно для дочери священника. Но для Остин религия — это не предмет для сомнений и исследований и не источник удивления или ужаса, как для Джонсона и Босуэлла. Семейные молитвы, проповеди и причастие то и дело упоминаются в ее письмах, но религия (так сказать, по умолчанию) главным образом ассоциируется с благотворительностью, с помощью бедным; это больше общественный, чем духовный, фактор. В ее романах ни одного из героев мы не застаем ни за молитвой, ни в церкви, ни в поисках духовного руководства у священников. Марианна Дэшвуд, в пучине несчастья и раскаяния, говорит о том, что хочет принести обет Богу и станет сдерживать свою любовь к Уиллоби «религией, доводами рассудка, постоянными занятиями», и все же мы не видим ее веры в действии. Определеннее нам показана вера Фанни Прайс, дающая героине силы сопротивляться всему, что кажется ей дурным. Вера также делает ее нетерпимой к грешникам, и она готова отвернуться от них, как мистер Коллинз, рекомендующий Беннетам отвергнуть беспутных Лидию и Уикхема. Как писательница, Остин интересовалась различными религиозными проявлениями и обрядами; по поводу внутренних духовных борений она хранила молчание.
