— В садах других городов правит перспектива, и во многом именно в ней и сосредоточена вся суть и смысл сада. Так, в английских парках мнимая естественность, а во французских подчеркнутая геометрическая строгость первыми предстают взгляду, выходят на авансцену. Этот сад Могадора предназначен не только взгляду, он создан для того, чтобы ощущать его всеми чувствами без изъятия. Всё: и ароматы, и легкие прикосновения — откроется тебе не только под беглым взглядом. И шорохи, и звуки, и даже вкусы.
Ответил ей, что ее сад и она сама изысканно взыскующи и требовательны. Но мне хотелось бы погрузиться в пучину, бездну именно этого сада. Меня не оставляло ощущение, что блуждание по нему — некий обряд инициации, священный обязательный ритуал, пройдя который я получу право обладать ею.
— Если хочешь, воспринимай это так. Знай, все женщины и все мужчины — все мы создаем собственные ритуалы влюбленности. Никто не отдается страсти прежде завершения ритуала. Кому-то необходимы особые слова, сладкие, нежные или грубые, поцелуи, мимолетные или долгие, чувственные, кому-то особая манера обнажаться, медленная, тягучая или, наоборот, молниеносная, дикая, кто-то требует редких, пышных одеяний, зеркал, прикосновений, массажа… Вплоть до того, что ритуалом становится его полное отсутствие. Так, ритуал влюбленных рук Могадора всегда назывался «полым, пустым ритуалом» или «кратчайшим путем». Этот сад, быть может, долгий путь ко мне. Или к тебе.
* * *
Через древнюю деревянную дверь, украшенную резьбой и стальными заклепками, можно было проникнуть внутрь дома Хассибы. Мы бесконечно долго шли запутанными проходами, крохотными коридорчиками, которые, казалось, вились и закручивались в причудливую спираль, переплетаясь между собой. Проходы, выложенные сверху донизу изразцовой плиткой, окончательно сбивали с толку. Попадая в это колдовство, телесные ощущения мгновенно и безоговорочно подчинялись, сдавались на милость этого нового, непривычного магнетизма.
Затем следовал внутренний двор, патио. Он открывал пространство чистых небес, вырываясь из четырех стен, из замкнутости комнат и спален. Новое, непривычное восприятие чувств: самые потаенные, интимные уголки жилища открыты всем ненастьям и ветрам. Все, что скрывалось внутри, нарочито выставлялось наружу, и все, что было снаружи, врывалось внутрь. Четыре комнаты по углам с патио по центру образовывали слитное, неразделимое единство. Словно созревший, растрескавшийся до самой сердцевины плод.
