Не случайно один из японских постулатов гласит: культура государства начинается с туалетов и кладбищ. Побывав в Японии, слегка окунувшись в ее непревзойденную самобытную культуру и высочайшую мораль, я в реальной жизни увидел подтверждение этих слов.
Но вернемся в 1930-е годы. Мама связывала появление на свет дочки с практическим ответом на декрет вождя народов: незадолго до 37-го года он задумался о необходимости демографического пополнения населения СССР. Так это или нет, сейчас сказать трудно. Спустя десятилетия большое стихотворное посвящение юбилею сестры я начал словами:
Дело было во Полтаве,
Дело славное, друзья!
По декрету Джугашвили
Мама дочку родила.
А декрет тех лет гласил:
«Размножайтесь, сколько сил,
При активном убиенье
Нам ведь нужно пополненье!»
Радость от появления сестренки вскоре сменилась у меня чувством, что я попал в кабалу. Мама беспрекословно требовала, чтобы я уделял Яне все внимание в свободное от учебы время. Это совсем не совпадало с моими эгоистичными и своенравными планами. К счастью, вскоре, хотя и на короткий период, появилась из сельской глубинки молодая няня по имени Дуня. Эти волнующие события я также изложил в стихах:
…Под нажимом материнским,
Взявши на руки, гулял,
Иногда лупил по попе,
Недовольство изливал.
Ведь обидно: все мальчишки
На свободе хулиганят,
И меня в одну упряжку
Бесшабашный возраст тянет.
А я должен с ней гулять,
Ни на шаг не отпускать,
Потакать капризам детским,
Даже попу подтирать!
К счастью, Дуня из села,
Где она коров доила,
Нам немного помогла,
В дом наш няней поступила.
Враз сестренку полюбила,
Ее мыла, и холила,
И гуляла, и кормила.
Но недолго счастье длилось:
В Дуниной башке сознанье
Социально прояснилось —
В артель «Смерть капитализму»
Вскоре безвозвратно смылась!
В те жестокие годы я еще очень смутно осознавал, что творится вокруг. Хотя порой, конечно, пытался понять причину озабоченного состояния родителей. Но в основном помню свой неуемный интерес к чтению книг, рисованию и черчению, а также к решению головоломных задач по математике, геометрии и тригонометрии. В бесконечных карандашных зарисовках я пытался изображать буйство природы разных климатических зон с обязательным вкраплением то украинских мазанок, то рыцарских замков, то индейских вигвамов.
Бумага в те годы, как и еда, была на вес золота. Поэтому на улицах, во дворах, даже на помойках я при случае подбирал мятые листы бумаги. Любовно разглаживая их, трепетно вырезал чистые куски. Редко целыми, чаще огрызками карандашей проводил магические линии зарисовок. Не ведая о законах перспективы и трехмерном измерении, я пытался изображать уходящие вдаль воображаемые улицы с домами, площади с фонтанами и скульптурами. Особенно тяжело давались мне попытки взаимоувязки домов с природным антуражем. Деревья, кустарники, газоны часто выглядели неестественно. Тем более деревья я обильно осыпал разными фруктами. Больше всего я любил изображать груши. По сей день они для меня – самое большое лакомство. В тропические пейзажи с пальмами, баобабами, переплетением лиан, обязательными клубками змей я также обязательно включал несколько хлебных деревьев. Не представляя, как они выглядят в натуре, в полном соответствии с названием, к веткам я «подвешивал» батоны, булки и «кирпичики» различных хлебобулочных изделий.
