Много лет после войны я ни о чем таком и не подозревал. Когда в конце пятидесятых стала широко распространяться авторская песня, стал большим ее любителем, а уж особенно полюбил Высоцкого, когда он вошел в известность, и уж тем более старался записать все, что возможно, когда в обиход пошли первые магнитофоны: здоровенные ящики, катушки с пленкой, вы таких, наверное, и не застали? Застали, но не такие уже громоздкие? Понятно. Значит, имеете некоторое представление.
Самое интересное, я ту песню пару раз пел, играя на гитаре на людях, — в самом начале шестидесятых, ни о чем опять-таки не подозревая. Тетрадь моя сохранилась до конца войны и еще лет около двадцати была при мне, пока не затерялась как-то во время одного из очередных переездов. Дело в том, что жизнь мне надолго выпала кочевая, цыганская: большую часть года проводил в разъездах — после войны выучился на инженера и до шестьдесят третьего года работал в мостоотрядах, строил мосты. Главным образом восстанавливал их наш мостоотряд на той территории, что побывала под немецкой оккупацией, — немцы мостов порушили изрядно, когда отступали. В общем, кочевал, что твой бедуин. Сколько вам было в шестьдесят третьем? Семь? Значит, ярко выраженную романтику тех времен помнить никак не можете, а тогда у нас было в обычае каждый вечер собираться у костра и петь под гитару. Ага, вот оно что! Говорите, геологическая партия, семьдесят седьмой, семьдесят восьмой? Без особой романтики, но песни под гитару у костра были? Другое дело! Хотя у нас в те времена, в начале шестидесятых, особого, романтического духа было не в пример больше, в том числе и у тех, кому, вроде меня, перевалило за сорок. Такие уж времена, шестидесятые…
Ну вот. К шестьдесят третьему я был давно женат, дочка подрастала. И жена стала не то что устраивать скандалы — она у меня не такая, — но разговоры стали заходить часто: ребенок растет без отцовского присмотра, да и она, меня не видя по полгода, а то и дольше, истосковалась во многих смыслах, так что в мои годы пора бы эту цыганщину бросать…
Я и сам уже подумывал, несмотря на всю романтику шестидесятых… Вот в шестьдесят третьем и осел прочно в родном городе, зажил с семьей оседло, без всякого бедуинства. Место на большой ТЭЦ подвернулось хорошее, пришлось, конечно, кое-чему подучиться, но я как-никак инженер, справился, и сейчас там работаю, да и на пенсию, теперь уже ясно, оттуда и буду уходить.
Но вернемся к песне… Высоцкий ее написал и шестьдесят шестом, самое позднее, в шестьдесят седьмом. В конце шестьдесят седьмого я ее и услышал в записи у друга, такого же любителя Высоцкого. Вот тут меня и шандарахнуло крепенько: ведь никакой ошибки, не могла меня память подвести, я прекрасно помнил слова, сам ее в последний раз пел всего-то пять с лишним лет назад. А теперь вот что оказалось!
