Наташа внесла подойник с молоком в кухню. Там ее поджидала молодая хозяйка.
— Плакала? Опять обидели?
Наташа ткнулась ей в плечо, всхлипнула.
— Житья, Галюша, нет. Колька вязнет, проходу не дает. Не знаю, что делать. И твои хороши…
— И мне поперек горла встали, — досадливо ответила Галя. — Чуть что, так плетью…
— Уж ежели поперек горла стали, отрежь — и вся недолга.
— Куда уйдешь? Венчаны мы, под землей найдут. Они, мужики-то, до свадьбы ласковы, а потом…
Галя вздохнула.
— Колька с ума сходит. Намеднись с отцом схлестнулся из-за тебя.
— Не люб он мне.
— Не соглашайся, Натка! Сговор у них с Савкой. Савка за золото родного отца продаст. Уходи. Растопчут они твою молодость, испоганят душу. На себе испытала.
В дверях показался Савва Шкаев.
— Чего расселись? — заворчал он, входя в кухню. — Скиснет молоко, дармоеды.
Застрекотал сепаратор. Ему вторила грустная песня Гали:
Ах, молодость, молодость,
Весна моя красная.
Ты когда, когда прошла,
Когда закатилася?
Ах ты, горе горькое,
Неразменная тоска!
Ты когда на ретивое
Горючим камнем полегла?
— Заткнись, все сердце надорвала, — раздался из-за дощатой переборки хриплый голос Ильи.
— А есть оно у тебя?
Потускнели, точно вылиняли жгучие глаза Гали. Она опорожнила переполненный сепаратор и, покручивая ручку быстрыми движениями, снова запела:
Злые люди подружили
Горе горькое со мной…
И в сырой земле — в могиле
Моя радость, мой покой!
Наташа, разливая сливки по кринкам, слушала молодицу.
— Ты, девонька, с Савкой-то-обормотом будь поласковее, не дерзи. Делай вид, что прислушиваешься, он мало-помалу и успокоится. А там что-нибудь придумаем, — оборвав песню, вполголоса сказала Галя.
— Не могу я так!
— Хочешь быть ласточкой — летать учись,, крылышки, девонька, береги…
И Галя стала рассказывать о своей жизни. Росла она сиротой. Позарился отец на шкаевское богатство, согласился на предложение Ильи. Ей тогда шел восемнадцатый год. Долго сопротивлялась Галя воле отца, ушла в другое село. Любила она друга детства Тихона, ждала, надеялась. Хорошие письма слал он ей с фронта. И вдруг зимой нагрянул пьяный отец, сонной скрутил ремнем руки, кинул в розвальни, увез к Шкаеву.
— Так и венчали со связанными руками. Вот и ищи на них управу…
— А как же Тихон?
Галя пожала плечами, вытерла глаза, наполнившиеся слезами.
— Вот так и мучаюсь, — всхлипывая, заговорила Галя. — Не Егорка, давно б в Уссури кинулась…
На следующий день у Шкаевых собрались гости. Илья принарядился в яркую поддевку. Засунув пальцы в проймы жилета, покрикивал на Наташу. Галина не вышла, расхворалась.
