— Наташа?! — широко улыбаясь, сказал Федот. — Ох, и выросла! Здравствуй!
Девушка, смутившись, протянула руку.
— Не забыл?
— Разве забудешь?
Приезжий сбросил на пол оленью доху, стащил с женщины камысы, снял меховые чулки. Она протянула маленькие розовые ступни к огню, радостно засмеялась.
— Тепло, Богданушко!
Приезжий наклонился к ней, начал растирать маленькие ступни.
— Как ледышки! Ведь говорил: переждем ураган в Ельцовке, так разве тебя переспоришь.
— Не сердись, Богданушко, мне же ни капельки… — Женщина не договорила. Кашель потряс ее худенькое тело.
Приезжий, встревоженно на нее посмотрев, составил в ряд перед пылающим камельком несколько скамеек, расстелил доху, положил в изголовье мешок с вещами. Девушка прилегла около матери.
Приезжий круто повернулся к Федоту.
— Сходи за председателем, пусть коней немедленно даст.
Близился рассвет. Пропел петух. Ему откликнулся другой. За стеклами в переплетах разрисованных морозом рам просвечивала голубизна.
Облокотившись о стол, приезжий прислушивался к прерывистому дыханию жены. В его памяти встал пасмурный вечер девятисотого года.
…Военно-полевой суд… Он, профессиональный революционер Костров, приговорен к смертной казни… Первое знакомство с Ольгой состоялось в необычной обстановке. Ольга прошла мимо конвоя. Протянула ему букет, обнадеживающе улыбнулась.
— Мы, студенты, добьемся отмены несправедливого приговора.
Жандармский офицер грубо схватил ее за локоть.
— Идите, ничего не добьетесь, он уже по ту сторону жизни.
Ольга сверкнула темными глазами, вырвала руку.
— Отойдите, у вас руки в крови! Я невеста осужденного.
Жандармский ротмистр, пожав плечами, разрешил это, по его мнению, последнее свидание. Костров нехотя беседовал со студенткой. На душе было горько, беспокойно. «Каприз взбалмошной курсистки из богатой семьи», — думал он. Но букет сохранил, что-то светлое помимо воли проникло в сердце.
Смертную казнь заменили каторгой. Венчались в тюремной церкви. И хрупкая Ольга пошла за ним в Зерентуй. Там родилась дочка Наташа…
Сейчас Костров торопился в Петроград. Его вызвали в Совет Народных Комиссаров. Заезжать в Раздолье он не предполагал, но метель притомила лошадей, проплутали в дороге.
Костров оглядел кабинет. Удивился. На стене висели портреты Керенского, Корнилова и Милюкова.
В кабинет вошел осторожной, лисьей походкой пегобородый казак. Небрежным движением скинул с плеч дорогую, на лисьем меху, доху.
Костров бросил на него вопросительный взгляд.
