Шестая станция | страница 12
— Ну, пишите… Конечно, надобно это, великое время было, и нельзя про это забывать… Тут и помоложе меня есть, из комсомольцев. Они вам порасскажут интереснее, чем я, больше помнят… А только, знаете, не пишите вы наших фамилий… Вот, бывает, читаешь — все правильно написано, правда все, а как-то неудобно, нехорошо себя чувствуешь… Про одних написали, про других не написали… А они такие же, столько же делали. А то и побольше… Кто читать будет, тому ведь одинаково, как фамилия — Иванов ли, Петров ли. Люди делали. Коммунисты, комсомольцы… Вот так. А?
— Хорошо, Григорий Степанович.
— Ну, пойду на шестую. Я еще сегодня там не был. Гуляйте… — сказал он мне совсем по-домашнему.
И, как он хотел, так мы его и будем звать. Ну, скажем, Омулев. Григорий Степанович Омулев. Степаныч…
Жарким летом
Домик без окон
Из всех многочисленных надписей, плакатов и объявлений, которых насмотрелся Гриша Варенцов в свой первый день на Волховстройке, эта была вторая, наиболее поразившая его. Первая была выведена красивыми печатными буквами на куске жести, аккуратно и прочно прибитой к углу дощатого сарайчика, почти такого же, какой стоял во дворе дома в Тихвине, где жил Гриша. «Волховский проспект» — вот что было написано на этой дощечке. Варенцов был не только грамотным, он был сознательным парнем и перечитал почти всю укомовскую библиотеку. Он знал, что проспект — это что-то очень большое, городское, красивое. Как самая большая улица в Петрограде, что называется гордо и величественно — «Проспект 25-го Октября». А раньше эта улица называлась «Невский проспект», и рисунки этой улицы он видел в самых разных книжках.
А Волховский проспект был просто широкой и грязной дорогой, проложенной среди обыкновенного ржаного поля… Рожь уже была налитой, высокой, только за ней плохо смотрели. Колосья перепутались, а само поле истоптано узенькими тропками, стекавшимися к Волховскому проспекту. Видно, ленятся жители проспекта обходить все поле, норовят прямиком пробежать… А самый проспект состоял из двух рядов одноэтажных разнообразных домов. Были дома длинные, с десятком скучных окон, с двумя входами — бараки для рабочих. Были дома и поменьше и покрасивее — с резными наличниками и даже резвым коньком на гребне крыши. А были и просто неказистые сарайчики, вроде такого, где висела табличка со звонким и красивым названием.
Конечно, не из одного Волховского проспекта состояло место, где Грише Варенцову надо было построить самую большую, самую могучую электрическую станцию. Такой, какой и у капиталистов нету! Было еще много чего там нагорожено, разбросано, понатыкано. Немного в стороне, около чахлого и редкого леса, в беспорядке, будто из мешка просыпанные, стояли землянки. Иные были повыше, почти как домик, и только вниз надо было по ступенькам спускаться. А другие и вовсе в земле вырыты — как пещеры какие. Так это место и называлось: «Пещерный город»… И еще какие-то строения разного и неизвестного назначения стояли в самых неожиданных местах.
