Мария… Если со мной что-то случилось, что будет с Марией? Она, конечно, девочка взрослая, но к практической жизни совершенно не приспособлена.
Значит, мне надо выкарабкиваться побыстрее. Руки и ноги словно из поролона, то бишь совсем без костей, зато весят, кажется, по центнеру. Да и веки – тоже.
Если я инспектор полиции, может, меня пытались убить?
Вполне возможно. Когда я попыталась понять, откуда у меня такая уверенность, мозг вновь обожгло болью. Но я вспомнила, как говорит мой шеф: я вечно сую нос не в свои дела. Могла кому-то помешать.
Гипотезу принимаю. Допустим, меня пытались убить. Но ведь тогда и Марии грозит опасность! Доннер веттер, надо поскорей собираться с силами и делать отсюда ноги. Хотя, откровенно говоря, сейчас я не была уверена, что смогу самостоятельно поднести ко рту ложку.
Черт, черт, черт!
Интеллектуальные усилия вымотали меня так, что я опять провалилась в глубокий сон без сновидений, больше похожий на обморок.
Когда я проснулась, ничего не изменилось. Однако мне показалось, что сейчас уже вечер. Но вечер, собственно, какого дня? Сколько я тут вообще валяюсь? Может, меньше суток? А может – месяц. Я опять попыталась вспомнить что-нибудь, но получила только новую порцию боли. Проклятье. Тем не менее руки-ноги слушались уже лучше. Я пошевелилась и даже попыталась повернуться на бок. Бок словно огнем обожгло, и я почувствовала на ребрах тугую повязку. Та-ак, значит, мои выводы о том, что не пострадало ничего, кроме головы, можно счесть слишком оптимистичными.
И главное, почему ко мне никто не приходит? Хотя, возможно, и приходили, когда я была в полной отключке. Я с трудом повернула голову, отметив, что боль немного поутихла, и увидела над собой капельницу, уже почти пустую. Значит, скоро придут менять.
Пришла совсем молоденькая девчушка, которая, округляя глаза и оглядываясь на дверь (видно, беседы с пациентами тут не поощрялись), рассказала про «ой, ужасную, ужасную, прямо кошмар» автомобильную аварию. У меня был травматический инсульт, «ой, ужасный, ужасный, просто кошмар».
Странно, я ведь всегда вожу машину аккуратно. Значит – плакала наша машина. Ну да черт с ней, с машиной. Говорила я с трудом, словно рот у меня был набит горячей овсянкой. И слышало, кажется, только одно ухо. Но травма головы все это изумительно объясняет.
На сладкое девушка сообщила, что мне пришлось делать нейрохирургическую операцию – дорогущую «ужасно, ужасно, просто кошмар». Чудненько: машины нет, сама я чувствую себя, мягко говоря, не очень, да еще и в долги, похоже, влетела. Зная жадность нашей финчасти, я прекрасно понимала, что никакой страховки не получу, так как была не при исполнении. Возмутительно вообще-то. Полицейский я или где?
