Прожорлив город – время ему лакомо.
Порой он обирает и до нитки:
Там колыхнётся сумками и паками,
Тут перетрусит чахлые пожитки.
Пересекая вспученные торжища
И сократив до минимума требы,
В безлюдии дичающего скопища
Я жить решаюсь на воде и хлебе.
И не причём здесь Церковь и монашество,
А просто – потрясённо и тревожно —
Вдруг понимаешь цену хлебопашеству,
Которую исчислить невозможно.
Кишит ларёшная цивилизация,
Отрезав жизнь, ни разу не отмеряв,
И странными седыми новобранцами,
Толкутся хрипло ветераны в сквере.
