В Ликосе нет террористов, их дурацкая война пока нас не коснулась, но объявление о награде за голову Ареса – вожака – передают каждый день. Сыны Ареса считают, что с нами плохо обращаются, и потому взрывают все подряд – какой в этом смысл? Теракты тормозят прогресс, мешают готовить Марс для других цветов, вредят всему человечеству.
Веселая толпа валит по туннелю в предвкушении праздника. Кто-то заводит песню, остальные подхватывают – о том, как парень нашел свою невесту на золотом лугу. Мальчишки соревнуются, стараясь коснуться рукой потолка. Разогнавшись, пытаются пробежать по стене или пройтись колесом, иногда падают под общий смех. Девчонки не отстают от мальчишек.
Коридор длинный, под потолком вдоль дороги горят лампы. Впереди подвыпивший дядька Нэрол – старик тридцати пяти лет – наигрывает на цитре. Детишки радостно пляшут у его ног. Даже ему сегодня трудно хмуриться. Инструмент подвешен на ремне, упирается в бедро; пластиковая дека с туго натянутыми струнами смотрит вверх. Правый большой палец бренчит по струнам, изредка помогая указательному выводить мелодию, левая рука ведет басовую линию. У меня никогда не получалось заставить цитру звучать жизнерадостно, а дядька Нэрол умеет.
Он когда-то играл и для меня, учил двигаться в такт музыке, потому что отец так и не успел. Даже запрещенный танец показывал, за который казнят. Щелкал по ногам хлыстом, пока не стали выходить как положено все пируэты и сальто с полосой металла в руке вместо меча. Помню, поцеловал меня в лоб и сказал, что я весь в отца. Дядька научил меня двигаться, и это умение всегда приносило мне победу в игре в кошки-мышки и привидения в туннелях.
«Золотые танцуют парами, черные – по трое, серые – дюжинами, – говаривал Нэрол, – и только мы – в одиночку, потому что проходчик всегда один. Только наедине с самим собой мальчик становится мужчиной».
В те славные времена мне и в голову не пришло бы осуждать дядьку за пьянство и морщиться от перегара. Мне тогда было одиннадцать. Всего пять лет назад, а будто целая жизнь прошла.
Товарищи снова хлопают меня по плечам, и даже булочник Варло одобрительно кивает и сует Эо краюшку. Они слышали о лаврах, зуб даю. Эо прячет хлеб под платьем и с любопытством смотрит на меня.
– Чего это ты весь светишься? Признавайся! – Толкает меня локтем в бок, я пожимаю плечами и стараюсь прогнать улыбку, но безуспешно. – Ты явно собой гордишься. – Она подозрительно прищуривается.
