Хранит музейный холодок старинные полотна.
И кто на них изображен — нам не понять уже…
Они уходят в забытье попарно и поротно,
Тем самым как бы завершив амурный свой сюжет.
Ну что ж, давай махнем рукой вослед им, уходящим:
Ведь рамы для сердечных дел не лучшая оправа…
Сладка любовь, сладка любовь, сладка любовь, и слаще
Пока что не придумана забава.
Дробь барабанная гремит и слух юнцов чарует.
Хрустящий клевер жеребцы жуют, кося белком.
Любуясь выправкой улан и золоченой сбруей,
Гурьбой красавицы бегут за удалым полком.
Летит воздушный поцелуй, призывный и манящий…
И все забыть готовы вы: что подвиги, что слава!
Сладка любовь, сладка любовь, сладка любовь, и слаще
Пока что не придумана забава.
Но что-то этот грустный ход сулит нам и тревожит.
И мы навытяжку стоим, не в силах объяснить,
Какую мысль хотел внушить нам спившийся художник,
Меж тем и этим протянув невидимую нить?
А он смеется нам в лицо и щурит глаз пропащий:
«Ну что вы, други, ну и ну, все просто, ей-же право:
Сладка любовь, сладка любовь, сладка любовь, и слаще
Пока что не придумана забава!»
Ну что им, братцы, до того, что сторож ключ железный
Сейчас за вами повернет, и вы уйдете? Что ж, —
