.
Пирогов прекрасно назвал положение, в котором находится психология, заколдованным кругом.
Действительно, объективные методы исследования психических явлений сами по себе шатки и сверх того предполагают самонаблюдение, как свою основу; самонаблюдение же заключает в себе своеобразные трудности, сводящие почти к нулю результаты, добытые этим путем. Пирогов говорит, что индивидуальное бытие в общих чертах тождественно для всего человечества и даже для мира животных, но это утверждение никоим образом не могло быть получено из самонаблюдения, ибо последнее имеет дело всегда лишь с собственным сознанием и его переживаниями. Заключения, выводимые из самонаблюдения, касаются лишь одного индивида; душевная жизнь его представляет чисто единичное и неповторяемое явление; на такой основе общих законов душевной жизни построить нельзя.
В ограниченности материала, т. е. поля наблюдения, доступного внутреннему опыту, по справедливости всегда видели одно из важнейших препятствий для психолога, желающего строить общую теорию на самонаблюдении; недаром Шиллер говорил:
Willst Du dich selber erkennen, so sich wie die andern es treiben,
Willst Du die andern verstehen, blick in dein eigenes Herz.
(Хочешь себя ты познать, на других обрати свои взоры,
Хочешь других ты понять, в сердце свое загляни.)
Итак, никакой общей теории, т. е., науки, нельзя построить, если самонаблюдение есть единственный источник наших знаний о душевной жизни. Но не только в этой ограниченности источника психологических знаний заключается трудность его применения для психолога. Второе и еще более существенное возражение, приводимое обыкновенно против самонаблюдения, как метода научного исследования, состоит в том, что применение самонаблюдения уничтожает или искажает то состояние, на которое оно направлено. Действительно, представим себе человека, испытывающего порыв сильного гнева; если он не отдастся всецело этому чувству, а захочет наблюдать, как гнев протекает в душе, как он возникает, какие изменения он вызывает в теле и сознании, то такое отношение к собственному порыву непременно повлечет за собой прекращение его или же, по крайней мере, значительное изменение его характера. Таким образом, в результате получится, что мы наблюли не тот объект, который желали, а какой-то искусственный, не живой. Дело нисколько не изменится от того, что мы вместо порыва гнева для примера выберем какое-либо из состояний умственной жизни человека. Если мы поглощены какой-либо интересной проблемою, то в это время мы не можем наблюдать за тем, как у нас связываются представления, как из известных посылок вытекают выводы, ибо субъект совершенно поглощен своим предметом и не чувствует своего раздельного от объекта бытия; когда же мы начнем думать о том, каким путем мы пришли к известным результатам в исследовании интересующего нас предмета, тогда самый интерес к предмету исчезает и наступает сознание раздвоения субъекта и объекта.
