Здесь прежде всего нужно подчеркнуть и не излишне с настойчивостью несколько раз повторить, что указанные моменты – родовое свойство, видовая особенность, пространственная и временная определенность – не суть создания умозрения, а получаются путем простого расчленения действительности и, можно сказать, навязываются каждому беспристрастному и непредубежденному мыслителю.
Эти составные части в их своеобразии и взаимной зависимости суть просто факты, которые нужно признать, не считаясь с существующими предубеждениями.
Связь различных составных частей не поддается ни описанию, ни определению; она принадлежит именно к структуре бытия. Ее можно узнать только из опыта при попытке мыслить видовой признак, например, красноту или круглость отдельно или в отвлечении от того, что составляет родовое начало, например, отдельно от цвета или формы. Видовой признак при этом делается абсолютно немыслимым. Выражение «родовое заключается в видовом» неизбежно, но, очевидно, неудовлетворительно. Слова «родовое лежит в основании видового» выражают больше и лучше, но это все же только образ. Под ним подразумевается зависимость понятий. От самого характера родового понятия зависит, что оно приобретает для нас действительность восприятия только при тех, а не иных видовых определениях, так, например, от самого характера родовых понятий цвета и формы зависит, что они не могут быть определены, как восприятия, через те или иные звуки. В родовом понятии, таким образом, заключается вся возможность его определений; поэтому оно есть господствующая точка зрения для последних, и если известное число явлений может быть путем подведения под одно абстрактное общее понятие координировано в указанной зависимости от него, то этим достигается одно из важнейших научных завоеваний. Что родовое понятие «действует», этого нельзя сказать в собственном, более узком значении слова4, но зато это можно сказать в более широком смысле, именно в смысле причинной зависимости или необходимости.
Общее родовое, поскольку я его мыслю само по себе, есть единое. Если же оно «содержится», как выше было сказано, во многих видах, то оно кажется столько раз существующим, сколько есть видов. Но вид сам по себе – еще абстрактное понятие, и если я считаю виды5, например, «красный и зеленый – два цвета», «есть много цветов», то этим не исключается, что родовое, мыслимое и обозначаемое каждый раз как цвет, есть одно и то же. Форма множественного числа «цвета» не должна вводить в заблуждение; так как считать можно только однородные предметы, то множественное обозначается всегда словом, указывающим тождественную сторону предметов; однако, самый факт присутствия цвета есть в них всех одно и то же. Правда, когда я представляю себе оба цвета, красный и зеленый, или когда я их вижу глазами перед собой, они занимают в отношении друг друга разные места в пространстве, и если в воспринятом красном или зеленом имеется нечто общее родовое, то кажется, что и это последнее имеется два или относительно большее число раз. И это относится не только к роду, но и ко всякому абстрактному моменту; так, абстрактное в видовом признаке, красное, кажется многократно существующим во многих красных точках. Трудность состоит, с одной стороны, в склонности всегда мыслить, незаметно для себя, абстрактное, как конкретное, или ставить требования, которым может удовлетворять только конкретное и которые от него только и могут быть заимствованы; с другой стороны, трудность состоит в склонности упускать из виду природу пространственного воззрения. Если воспринятую в трех местах красность или цвет принимать за три красности или три цвета, то это значит рассматривать абстрактное, красность или цвет, как конкретное. Если мое объяснение, что это есть одна и та же красность или одна и та же цветность, вызывает сомнение; если кажется непонятным или внутренне противоречивым, что одно и то же может существовать или быть воспринято в трех местах, оставаясь в то же время одним, то это опять объясняется тем, что абстрактная красность или цветность принимается как конкретное. При этом прежде всего затемняется понятие действительности. Я только произвожу анализ (крайне необходимый во всех областях), когда я, не прибегая ни к каким объяснениям, основанным на каком-либо сомнительном принципе, принимаю за составные части действительности, по крайней мере, одно чувственное качество и вместе с ним пространственную и временную определенность, и каждую из этих составных частей самое по себе обозначаю, как абстрактное.
