Они хотели, чтобы я была такой же идеальной дочерью, как Алекс. Но я не Алекс. Я старалась быть такой для них… старалась заполнить ту пустоту, что она оставила после себя. Четыре года в средней школе я изображала хорошую популярную девочку, но никогда не была настоящей. Я всегда что-то портила, и тогда они смотрели на меня так, будто я только что их не разочаровала, не оскорбила каким-то образом память об Алекс.
Даже простая жизнь с ними душила, будто из дома выкачали весь воздух, оставив лишь горе.
Я была скручена, задушена этой жизнью.
Музыка раскрывала меня.
Она держала меня в здравом уме тогда и позволяла сохранить рассудок сейчас.
После этой песни мы перешли на “Смитс”, еще одну песню Лоры Марлинг и “Метрик”. Мы все перепевали, начиная с “Радиохед” и заканчивая “Битлз”, а потом переходили на свои собственные песни. Некоторые из них написал Спенсер, но большинство - мои. Все композиции были разными, но честными. Когда мы закончили первый прогон, то взяли небольшую паузу. И решив передохнуть, я направилась в уборную.
Мне всегда требовалось время, чтобы дать выход последним эмоциям, восстановить все стены. Мы со Спенсером знали друг друга достаточно долго, чтобы он мог давать мне свободу, а Мейс еще только учился. Он последовал за мной в туалет и прижал меня к раковине, его грудь вжималась в мою спину.
Его губы нашли мою шею, и он простонал. Бедра качнулись в мою сторону.
- Боже, ты такая горячая, когда поешь. Давай закончим репетицию пораньше и поедем к тебе. Тогда я смогу заставить тебя петь в своей постели, на столе, у стены.
Все мои эмоции по-прежнему находились у поверхности. Его вес давил мне на спину, а руки на запястьях были словно кандалы. Я встретила свой взгляд в зеркале, мои глаза широко распахнуты и наполнены страхом. Более того, я была уязвимой… хрупкой. Я никогда такого не хотела. Я крепко зажмурилась, и во мне что-то оборвалось. Я резко ударила его локтем в живот, развернулась и оттолкнула его. Он не ожидал этого, поэтому попятился назад и влетел в дверь одной из кабинок. Грохот эхом разнесся по туалету.
- Какого черта, Макс? - закричал Мейс.
Я стояла, моргая и широко раскрыв рот. Я знала, что мне должно быть жаль, но я не чувствовала этого. Я дышала и контролировала себя, и только это имело значение. Мейс встал и отряхнул брюки. Его губы были сжаты в тонкую линию, а гневный взор устремлен на меня.
- Ну? - прокричал он, и я постаралась побороть в себе дрожь.
