И он подошел к партнеру, чтобы поздравить победителя крепким мужским рукопожатием.
Итак, желанная победа улыбнулась тому, кто ее больше хотел. Однако на лице шефа геологов было больше смущения, чем радости. Промахнись он сейчас, Табаров не упустил бы очереди. Похоже, сыграло роль в поединке обычное везение генерального. Моральная победа осталась все же за гостем. А какое многообещающее начало было у партии! Табаров ничем не выдал своей тревоги. Спокойненько довел партию до конца и едва не обратил игру в свою пользу. Во всем виден расчет и выдержка человека, знающего себе цену.
— Ну, как, продолжим? — спросил Ильяс, немного рисуясь, как и подобает вышедшему вперед.
— Я же сказал: к вашим услугам.
1
Когда пассажиры из Алжира, сопровождаемые дежурной по аэровокзалу, усталой толпой приблизились к помещению таможенного контроля, Казыбек, используя свой рост, простреливал глазами редкую кучечку встречающих. Они сгрудились за металлической оградой. Там рядом со взрослыми табунились дети. Встречать своих пришли в основном женщины. Среди них было лишь двое рослых парней с огромными букетами в руках. Все нарядно одетые, в отглаженных брюках, в ярких сарафанах. На голове девочки с куклой в руках — огромный белый бант…
Они дружно махали руками, подавая знаки приветствия. Девочка-подросток, принаряженная, как на праздник, в красное платье и тоже с бантом, но только алым, как корона цветущего мака, подпрыгивала, увидев отца, и хлопала в ладоши. Слышались радостные возгласы, окликали пассажиров по именам: «Коля!», «Миша, мы здесь!» Казыбек смотрел на встречающих растерянно. Один раз послышалось что-то знакомое в выкрике: «Папа!» — но то обращение было не к нему.
Казыбек вышел за таможенную ограду последним. Почти вдруг понял: никому в аэропорту он не нужен. Какое-то время потоптался на вокзальной площади, гася в себе неприятное чувство одиночества, наблюдая, как радуются, обнимаются на глазах посторонних его попутчики по рейсу. Наконец все это надоело, и Казыбек, подхватив перевязанные широкой оранжевой тесьмой чемоданы, побрел в вокзал. Прошел через все помещение вдоль стены, то и дело посматривая на другую сторону, как бы просвечивая напряженным взглядом толпу суетливых и возбужденных людей, которые оказались на тот час у касс, регистрационных стоек, в буфете и просто сидящими в креслах.
Исполинский зал, каких путешествующий казах не видел нигде на Западе, кишел, будто муравейник. Досужий человек попытался прикинуть, сколько вместилось здесь мятущихся, подобно ему, людей: мужчин, женщин, несчастной детворы, побравшейся за руки, чтобы не потеряться, и ему не хватило воображения. Любая цифра здесь, наверное, была бы недостаточна. Казыбек с горечью подумал о том, что все они — мужчины и женщины, взрослые и малыши, по-своему каждый несчастен в отрыве от привычного, даже та девочка со сбившимся набок бантом, которая стоит обочь очереди к буфету и размазывает по бледному личику слезы: у ее куклы оторвалась ножка, и маме с папой недосуг помочь ее горю, потому что заняты взрослыми делами.
