Увы, разве прикажешь сердцу, а мысли разве остановишь, если они взяли разбег, скачут и, кажется, потихонечку сверлят мозг. Да, Казыбек не раз переносился воображением на отдаленные маршруты, ночевал в геологических палатках, землянках, стоял рядом с бурильщиками, вытаскивающими снаряд из скважины, чтобы тут же просмотреть керн, поднятый из глубин. При нем в ту пору всегда имелся молоток на длинном цевье. За спиной рюкзак с пробами.
В какой-то миг сомнения исчезли, и Казыбек снова погрузился в дремотное состояние. Ненадолго.
— Мсье пассажир, поднимите ваше кресло, — услышал он сбоку. — Это я вам говорю, мсье.
— А-а! Уже прибыли? Дакор, дакор! Ескьюзей, муа[11], — пробормотал Казыбек, открывая глаза.
Рядом стояла стюардесса с подносом в руках, стройная женщина, коротко остриженная, с удлиненным лицом и едва заметной родинкой возле носа.
— Проснитесь, мсье. Предлагаем вам завтрак, ескьюзей, муа.
Пассажир рассмеялся, протер глаза. Увидев пищу, еще раз окинул взглядом стюардессу, посмотрел на ее руки с длинными пальцами и накрашенными ногтями. Заговорил теперь уже по-русски:
— Милая девушка! Неужто я так изменился, что стал похож на алжирца? Чего доброго, меня своя жена примет за араба!
Стюардесса с родинкой у раскрылка носа чуть приподняла будто нарисованные кистью художника темные и округлые брови, выразила удивление:
— О, вы наш соотечественник?.. Сейчас немало африканцев, получивших образование в Москве.
— Я не алжирец, — рассеял ее сомнения Казыбек. — Вы, конечно, знаете Алма-Ату. Я там живу, коренной казахстанец.
— Верю, верю, — поторопилась она закончить разговор. — Кушайте на здоровье.
Она сама выдвинула алюминиевую полочку из спинки переднего кресла, расставила на ней посуду.
— Спасибо, землячка!
Казыбек удивлялся сам себе, своей находчивости и красноречию, проявленным в разговоре со стюардессой. Вообще-то он трудно сходился с незнакомыми людьми. А сейчас, едва раскрыл глаза, слова посыпались из него, будто они с этой миловидной женщиной не просто соотечественники, а из одних мест и давно друг дружку знают.
Есть между тем не хотелось, как ни старался путник вызвать в себе аппетит, глядя на аккуратные тюбики с паштетом, на ломтики хлеба с маслом и крепко заваренный чай. Откусил хлеба, пожевал, запил теплым невкусным соком. К остальному не притронулся. Когда стюардесса пришла за посудой, высказала обиду, будто давнему знакомому:
— Это что же, землячок, бастуете? Или не вкусно приготовили?
