Том встал и поднял с земли рюкзак.
— Ладно, уговорили. Пошли.
Старик просиял.
— Великолепно! — Он приобнял Тома и произнес фразу, которая странно поразила молодого человека: — Сегодняшний день изменит твою жизнь навсегда.
И они двинулись в сторону Галереи Академии. Они шли быстро. «Надо же, а этот дед — отличный ходок!» — подумал Томас, а вслух произнес:
— Простите, нельзя ли немного помедленнее? У меня все-таки тяжелый рюкзак.
Не останавливаясь, старик бросил через плечо:
— Да, конечно, прости. Мне просто не терпится еще раз показать тебе II Gigante. — И он снова заторопился вперед.
Вдоль по улице, через мост, направо, потом налево. Том не ожидал, что идти придется так далеко. Они прошли через рынок под открытым небом, где старик задержался возле булочника, с которым был явно знаком. Купив хлеб и разломив его пополам, он протянул половину Томасу: «Ешь, это вкусно!»
Тому стало жаль покидать это место, где воздух был напоен ароматами свежей выпечки. Изо всех чудес Флоренции больше всего его пленяли именно запахи. Запахи вина, сыра, хлеба, фруктов. Надо было позавтракать поплотнее. Больше старик не останавливался, но то и дело на ходу обменивался с кем-то краткими приветствиями, дружески похлопывал кого-то по плечу.
Наконец, они добрались до галереи, и, обогнув очередь, подошли прямо к входу. Кассирша, похоже, тоже знала старика и махнула рукой, чтобы они проходили. Том был здесь два дня назад. Он зашел сюда потому, что так делают все туристы — приходят и благоговейно взирают на статую. Однако в тот раз она не произвела на него особенного впечатления. Иное дело теперь. Молодой человек вдруг почувствовал какую-то ее нездешностъ, сверхъестественность. Странное чувство охватило его. Только сейчас он заметил теряющийся в вышине потолок, величественность зала, гулкую пустоту пространства. В присутствии статуи люди не решались проронить лишнего слова.
Старик заговорил, словно удивляясь:
— Какая красота! Какое величие!
— Да, маленьким его не назовешь.
— Это точно. Настоящий гигант, тринадцать с половиной футов в высоту! Микеланджело работал над ним двадцать восемь месяцев!
Они замолчали. Старик, похоже, получал истинное наслаждение от созерцания. Он смотрел на статую, словно отец, испытывающий гордость за любимого сына. Тому это показалось странным, и он подумал в нетерпении: «Раз уж меня занесло в школу, то не пора ли начать урок?»
Но прошло еще немало времени, прежде чем старик заговорил снова.
