Изабо повезло – она была похожа на перезревшую, готовую лопнуть вишню и выглядела значительно старше своих пятнадцати лет. От карих ласковых глаз до улыбки пухлых алых губ, от корсажа, не вмещающего милостей Девы Марии, до непокорной гривы черных кудряшек, подруга вся сверкала, блестела, переливалась через край и привлекала мужские взоры.
Мамушка послала девушек в аптекарский огород за лекарственными травами, но пока прилежная Констанция аккуратно срывала веточки помогающего при воспалениях розмарина, бездельница Изабо развалилась прямо на грядках мяты и майорана, сминая нежные, драгоценные всходы редких трав, заботливо высаженные Грануш. Трудился у лентяйки только язык. Вместо того чтобы собирать останавливающий кровотечение шалфей или иссоп, отвар которого спасает от кашля и глистов, болтушка уверяла, что, если забыть помолиться перед сном, ночью в постель непременно залезет похотливый инкуб, и божилась, что сама видела, как Жан Фишо «делал это» в садовых кустах с прачкой.
Изабо что угодно готова была выдумать, лишь бы отлынивать от поручений Грануш. В отличие от усердной Констанции, бездельница тяготилась любыми занятиями, кроме сплетен и заигрывания с мужчинами.
На руке Изабо в новом перстне сверкнул большой изумруд.
– Откуда это у тебя?
Девушка вытянула руку, склонила голову, полюбовалась переливами света в гранях камня и гордо заявила:
– Патриарх подарил.
Констанция от растерянности только глазами захлопала, а Изабо, хихикая, пояснила:
– Он до меня дотронулся, вот так… – Кончиками пальцев она медленно провела от уха, спрятанного в гуще черных волос, через ключицу до самого верха круглой груди.
Констанция поморщилась:
– Ты с ума сошла? Это же ужасный, отвратительный грех!
– Я-то в чем виновата? – на глаза Изабо тут же навернулись слезы обиды. – Я так сразу и сказала, и даже заплакала. Но его высокопреосвященство клялся, что ничего плохого не хотел и даже перстень подарил! Это теперь мое самое красивое украшение!
Ах, если бы Пречистая Дева не благоволила так явно к легкомысленной кокетке, к ней меньше благоволили бы и недостойные служители церкви.
– Изабо, – во что бы то ни стало требовалось спасти дурочку от нее самой, – пообещай, нет, поклянись мне всеми святыми, душой твоей покойной матери, что больше никогда, никогда не позволишь Радульфу де Домфорту дотронуться до себя!
– Да обещаю, конечно, – отмахнулась Изабо. – Зачем он мне сдался, старый, вонючий, потный, с сальными руками, кривыми ногами и с этим своим болтающимся брюхом?!
