Валил снег, я сжимал под мышкой картонный квадрат, внутри которого покоился виниловый круг, создавая тем самым гармонию подарка в целом – музыкальная мандала. Серый барабанщик, одетый в куртку американской инфантерии, покуривал на платформе Балтийского вокзала косячок, рискуя оказаться в каталажке. Электричка, наполненная пустыми скамейками, приволоклась с опозданием. Внутри нее было жестко и мутно от тусклого света, но все это были мелочи по сравнению с ожидаемой встречей. Нет ничего тоскливее пригородного питерского электропоезда в зимний период, оправляющегося с Балтийского вокзала в десять часов вечера. Как будто люди, в него севшие, выметаются вон из города из-за фатальной прихоти судьбы, которая не оставила никакого другого средства времяпрепровождения, кроме как сидеть внутри полого вагона с унылыми мордами лиц.
Я уставился в окно, наблюдая тысячи раз описанные и сотни раз заснятые сцены, возникающие вследствие передвижения пассажирского железнодорожного транспорта относительно местного ландшафта, – он не представлял собой ничего особенного на тот момент.
После станции «Ленинский проспект» Серый барабанщик занервничал, заерзал, будто у него трусы из наждачной бумаги сшиты.
– Не туда едем, – прокомментировал он свое напряженное состояние.
Вышли на станции «Аэропорт». Ветер вырывал из рук пластинку, меломан бестелесный. Я матерился и подсчитывал, сколько будет стоить уехать отсюда на машине. Оказалось, что нисколько, потому что машины здесь не ходят. И ничего не ходит. Кругом пустошь, подразумевающая, судя по названию станции, посадочные полосы для летающих крестовин. Но ни самолетов, ни пилотов не наблюдалось. Аэропорт находился в нескольких километрах отсюда.
Обратная электричка должна была прийти через час. Растянуть этот час на двоих не представлялось никакой возможности. Из-за дальнего поворота выполз фонарь, протыкающий тьму иголкой луча. По рельсам катилась механическая платформа: дрезина, или останки бронепоезда, на котором красноармейцы гоняли Колчака. Я вытянул руку, зажав в руке пластинку. Мальчик с хренью на перроне. Поскольку мне не икалось, вряд ли меня кто-нибудь вспоминал в тот момент. Но кому-то я шибко понадобился, потому что пердящая техническими парами шняга остановилась, и я даже удивился, почему ниоткуда не послышалось: «Станция «Аэропорт». Осторожно, двери закрываются».
Из пробоины окна выглянула геометрическая форма, схожая с той частью тела, что принято называть головой. Голова открыла рот, из которого вывалился набор звуков речи. Недолго думая, мы с Серым барабанщиком запрыгнули на борт. Дверь-люк приоткрылась, впуская нас внутрь.
