Быстро, привычными движениями открыла скрытую папку, запустила самоучитель.
«Танго. Урок номер три, – шепнул невидимый собеседник. – Вы готовы?»
Улита улыбнулась.
Встала посреди комнаты.
Картинка замерцала, комната исчезла, вокруг встал танцевальный зал – столики по кругу, оркестр на помосте, приглушенный свет, высокие окна, сквозь которые в зал призрачным апельсином вкатывается аргентинская луна.
Первые звуки бандонеона сдвинули ее с места, Улита закружилась по комнате, четко обходя углы и выступы, как заключенный, который изучил свою камеру до мелочей за годы жизни.
– Раз-два-три, шаг и поворот. Раз-два-три, скольжение.
Косынка слетела на пол, Улита танцевала все быстрее, она обхватывала воображаемого партнера, улыбалась его невидимому лицу, отворачивалась, кусая губы, и поворачивалась к нему вновь.
– Раз-два-три, ганчо!
– Улита, ты там? Что ты там делаешь?! – в дверь громко постучали. – Открой немедленно!
Улита сорвала очки, зашвырнула под кровать, метнулась к умнику, закрыла самоучитель. Подскочила к двери и отомкнула щеколду.
Вошел отец, вдавил ее животом в комнату. Из-за его спины накатывал рев Гордея – тоскливый, на одной ноте.
– Опять прячешься?! – с порога завелся отец. – Мама в роддоме, Гордей до сахара добрался, с банкой в обнимку на столе сидит, а ты закрываешься?!
– Папа, я…
– Сколько можно говорить – не смей закрываться! Ты чем тут занимаешься?
– Я уроки делала…
– Врешь! – отец скрипнул зубами, развернулся, ушел. Улита бросилась на кухню: Гордей сидел под столом и орал во все горло. На щеке вспухал красный след.
Отец прошел в ее комнату с ломиком, в два удара сорвал щеколду. Улита даже с пола подняться не успела, так и застыла с Гордеем на руках.
– Не понимаешь по-людски, будешь жить с открытой дверью! – подытожил отец Сергий. – Слово отца – закон, а ты запираться решила.
Он сел, бросил фомку на стол. Отдышался, грузный, утер лоб подрясником.
– Разве так можно? – вздохнул он. – У мамы осложнения, сказали, что не меньше недели надо лежать, а ты же знаешь, как у нас лечат – раз-два и на выписку. Еле договорился. Я же с ног сбиваюсь ради вас, а от тебя никакой помощи! Думаешь, мне в храме дел мало? Совести у тебя нет, Улита! Да уйми ты его! – грянул отец Сергий кулаком по столу. Гордей зарыдал еще громче, Улита прижала его голову, зашептала что-то сбивчивое, утешительное, хотя внутри у нее все ходило ходуном.
Она смотрела на отца, на его толстые руки, на живот, обтянутый черным подрясником, на клочковатую седую бороду, на короткие пальцы.
