. Следуя линии автора на ясность и бескомпромиссность мысли, мы можем сказать, что «мошенничеством» здесь предстает вся культура как таковая да и традиционный человек. Смерть субъекта есть теоретическое выражение отрицания права на существование не только человека целостного, «с его психикой», но и сциентизированного, рационализированного, редуцированного к чистому мышлению. Его он тоже не производит. Оказывается, что мысли, как «функция места», возникают везде, кроме голов. Бедные наши головы!
Более того. В отличие от деконструкции человека как телесного существа, которая сразу реконструирует его в «тело перед экраном и на экране», приспосабливая тем самым к жизни в новой информационной среде, деконструкция человека как субъекта ведется без приспособления, прямо с «нуля», вернее до нуля. Его «растворяют» и доводят до смерти, по крайней мере клинической, и только после, увидев, что делать с ним больше нечего, да и сами остались без работы, а главное огорчение, что люди, субъекты, не подозревая о своем небытии, продолжают суетиться, эти «проблемные поля» пришлось восстанавливать. Заговорили о «воскрешении субъекта», но… «после человека», в русле afterpostmodernism-а и трансгрессии. Дело долгое, непоследовательное, с превратным результатом. Мы же пока должны рассмотреть основные аргументы против присутствия субъекта в мире, его центрального положения в нем, его статуса носителя мышления и свободы. Какими силами и во имя чего отрицается человек-субъект?
Вопросы кажутся сложными, однако если помнить об определяющей смысл всего деконструктивистского философствования борьбе с философией как метафизикой, то ответ не требует отдельных изысканий. Он вытекает из общего отрицания признаваемой в ней реальности (присутствия), не суть важно материальной или идеальной, из его борьбы с онтологией и теологией, отказа от различения означаемого и означающего. Это, говоря устаревшими словами, означает, что в нем нет ни объекта, ни субъекта. Постмодернизм, не признавая деления бытия на внутреннее и внешнее, стремится преодолеть бинаризм в подходе к нему, не суть важно дуалистический или диалектико-монистический. Можно бы утверждать, что «для него оно едино и единственно по самой своей природе, если бы слово „природа“ в нем не было табуировано». «Бытие» едино и единственно в языке, тексте, письме как некоем самодействующем (автоматическом) и саморазвивающемся множестве знаков. В том, что стало на место природы – в информации. Этапность постметафизического преодоления метафизической двойственности мира в том, что если в структурализме субъект снимается, «растворяется», как бы походя, наряду с предметной сущностью, то для постмодернизма смерть субъекта – credo или, говоря его языком – брэнд.
