– Тяпнешь? Нет? Страдаускас?
Григорук периодически добавляет прибалтийские суффиксы ко всему живому. Папу певиц, к примеру, она называет козляускасом.
Аэропорт напоминал гигантский цирк-шапито: купола, похожие на барханы. По аэропорту ходили стройные красивые египтяне в бежевом. Жара.
На ресепшне Григорук по-хозяйски оперлась на мраморную стойку, отвернувшись от портье. Так она выражала свое гордое незнание английского языка.
– Спроси у них, где деньги оставить. Сейф у них хоть есть?
Когда деньги и перстень с бриллиантом, подаренный кем-то из администрации президента, укладывали в сейф, Григорук все равно была недовольна. Иногда она спрашивала шепотом:
– Как думаешь, доверять арабам или нет?
Потом мы расположились в номере, Григорук долго возилась у холодильника, что-то откручивала, смешивала, булькала, потом доложила:
– Людочка готова.
И мы пошли к морю. От моделей сразу же оторвались. Григорук выразила это такими словами:
– Рядом с ними мы – корова и дирижабль. Зачем тебе такие переживания?
Хотелось бы узнать точнее, кто корова.
Шезлонги повернуты к морю как к телевизору. С песком здесь творят что хотят: прочерчивают дорожки, раскатывают блином, рыхлят, превращая в крошку.
– Хочешь ликерчику с шампанским? Я разбавляю, потому что у меня ликеру много, а он сладкий.
Я ничего не хочу, а хочу умереть. Мое тело колышется на гигантском понтоне из пластиковых кубов. Я засыпаю, засыпаю, засыпаю…
Просыпаюсь я от детских криков. Дети купаются. Григорук нет, только пустой бокал из-под коктейля.
Двое у понтона кормят рыбу. Кормят остатками завтрака. Они побаиваются пляжного охранника. Поэтому броски получаются вороватые. Рыба приплывает крупная, синяя, с розовой кольчужкой чешуи, хватает белыми губами и тут же, обнаружив, что это не хлеб, а апельсиновая цедра, выплевывает с возмущением.
– Ну забыла я тебе булочку сегодня, – говорит бабуленька в марлевом платке. При бабуленьке то ли сын, то ли муж: весь в наколках.
– Не рискуй там, Толик, – говорит она, глядя, как он надевает маску для плавания. – Говорят, одному мужчине рыба нос откусила.
Заметив меня, бабка говорит:
– И ты бери в столовке хлеб и корми рыбку, видишь, рыбка голодная!
Русский человек приезжает сюда не просто отдыхать. Он миссионер и должен накормить египетскую рыбу.
За голубой рыбой – а все они метровые, жирные – приплывает ворох черных бархатных парусников, чертят зигзаги под апельсиновыми корочками. Люди сбегаются с понтона, смотрят.
