СИЛЬВИЯ: (его непонятливость опасна для нее, она кричит). Как эти приятные люди дошли до того, чтобы среди бела дня хватать на улице евреев — и никто не мешает им?
ХЬЮМАН: Вы считаете, что это я изменился? Так ведь?
СИЛЬВИЯ: Не знаю. Вы говорите, что любите меня и в следующую секунду отворачиваетесь, а я…
ХЬЮМАН: Послушайте, я должен обязательно привлечь своего коллегу…
СИЛЬВИЯ: Нет! Вы могли бы мне помочь, если бы поверили мне!
ХЬЮМАН: (его пробирает мороз по коже). Да я же верю вам!
СИЛЬВИЯ: Нет, вы не увезете меня отсюда и не запрете где-то там!
ХЬЮМАН: (возмущенно). Прекратите! Это же смешно!
СИЛЬВИЯ: Но что же… что… (обхватывает голову руками, беспомощность ужасает ее)… что с нами будет?
ХЬЮМАН: (обессилено). Ну, прекратите же! Вы сваливаете в кучу два момента.
СИЛЬВИЯ: Но… это значит… с этого момента… если еврей выходит из дома на улицу, его тут же схватят?
ХЬЮМАН: Я же сказал вам: это скоро кончится.
СИЛЬВИЯ: (с тайным, диковатым, страстным упорством). Но что же они с ними делают?
ХЬЮМАН: Не знаю! Все! Я перепробовал все средства! И не в состоянии вам помочь!
СИЛЬВИЯ: Но почему же они не убегают и не покидают страну! Что с этими людьми? (Кричит.) Это же катастрофа! Они избивают маленьких детей! А что если они станут убивать их! И где же Рузвельт? Где Англия? Надо же что-то делать, пока они не истребили всех нас!
Она перекидывает ноги через край кровати, делает шаг от постели в истерическом стремлении дойти до Хьюмана и до той силы, которую она в нем ощущает. Сильвия рухнула на пол прежде, чем он успел подхватить ее. Хьюман кладет ее на постель, пытаясь вывести из бессознательного состояния.
ХЬЮМАН: Сильвия! Сильвия!
Входит Гельбург.
ГЕЛЬБУРГ: Что случилось?
ХЬЮМАН: Намочите скорее полотенце холодной водой.
ГЕЛЬБУРГ: Что же случилось?
ХЬЮМАН: Ну, давайте же, черт побери!
Гельбург выбегает.
Сильвия! Посмотрите на меня, откройте глаза…
Быстро входит Гельбург с полотенцем в руках, отдает его Хьюману, который прикладывает полотенце ко лбу Сильвии.
Ну, вот, уже лучше. Как вы себя чувствуете, вы можете говорить? Хотите есть? Давайте.
Он помогает ей сесть, она оглядывается, потом смотрит на Гельбурга.
ГЕЛЬБУРГ: (Хьюману). Это она вам позвонила?
ХЬЮМАН: (медлит, рассержено). Честно говоря, нет.
ГЕЛЬБУРГ: Тогда что вы здесь делаете?
ХЬЮМАН: Я просто заглянул, потому что беспокоился за нее.
ГЕЛЬБУРГ: Вы беспокоились. А почему, собственно?
ХЬЮМАН: (в нем закипает гнев). Потому что она отчаянно тоскует по любви.
