Это было в начале весны, темнело еще рано. Хендрик Верстиг бодро шагал по улицам, едва освещенным слабым светом газовых фонарей, пробивавшимся сквозь легкий туман. О чем он думал? О скором возвращении в Амстердам, к матери, он не видел ее уже три года. Еще он думал о невесте, которая ждала его в Моникендаме. Он искал лавку, где бы мог продать обезьянку, попугая и ткани, и заранее подсчитывал, сколько выручит денег за свои экзотические товары.
На Эбав Бар-стрит какой-то господин, прилично одетый, остановил Верстига.
— Вы ищете покупателя для своего попугая? Эта птица устроила бы меня… Мне нужен кто-нибудь, кто говорил бы со мной и не ждал ответа. Я живу один…
Как многие голландские матросы, Хендрик Верстиг мог говорить по-английски. Он назвал свою цену, и она удовлетворила незнакомца.
— Следуйте за мной, — сказал тот. — Я живу неблизко. Вы сами посадите попугая в клетку у меня дома. Там же я посмотрю ваши ткани. Быть может, что-нибудь придется мне по вкусу.
Обрадовавшись нежданной удаче, Хендрик Верстиг проследовал с джентльменом. По дороге, надеясь продать и обезьянку, он стал расхваливать ее редкую породу. По его словам выходило, что ее представители лучше выдерживают климат Англии и более привязчивы к хозяину.
Свой товар Хендрик Верстиг расхваливал недолго и умолк. Слова он тратил понапрасну. Незнакомец не отвечал и, казалось, даже не слушал его.
Их путь, друг подле друга, они продолжали в молчании. Только обезьянка, затосковав о родных тропиках, ужаснувшись туману, иногда слабо вскрикивала, да попугай хлопал крыльями.
По прошествии часа незнакомец неожиданно сказал:
— Приближаемся к моему дому.
Они уже вышли из города. Вдоль дороги с обеих сторон тянулись большие парки, отгороженные решетками. Время от времени попадались отдельные деревья, освещенные окна коттеджей, а вдали, в море, то и дело зловеще взвывала сирена.
Перед одной из решеток незнакомец остановился, достал ключи, открыл калитку и тут же снова запер ее за Хендриком.
В глубине сада матрос с трудом различал небольшую, но вполне приличного вида виллу, ставни которой, однако, были закрыты и не пропускали никакого света.
Незнакомец, его молчание, безжизненный дом — все это было как-то мрачно. Но Хендрик вспомнил, что его случайный попутчик живет один.
«Это оригинал, — подумал Хендрик, — ведь ясно, что голландский матрос не столь богат, чтобы его заманивать и грабить!» Ему стало стыдно за свое минутное беспокойство.
