- А что ты от меня хочешь?
- Так вразуми, куда мне девать себя, как с конюшни приду... У попа была и заутреня, и обедня, и всенощная... На клиросах пели и мужики и вьюноши. И величальные, и погребальные... На все случаи в жизни. А у нас в клубе? Танцы до петухов на грязном полу да мат трехаршинный. Ну, а вот я, поскольку вырос из танцевального возраста, что я должен делать? Самогонку пить, иного выхода нет. А ты, вместо того чтобы душой моей заняться, вынюхиваешь, откуда я самогонку достаю. Какой же ты парторг?! Милицанер ты...
- Ох-хо-хо! Вот это отбрил, - смеялся Волгин, запрокидывая голову, наваливаясь на плетеный борт санок.
Смеялась, прикрываясь для приличия варежкой, Надя, и даже Семаков, еще пуще раскрасневшийся не то от выпитой самогонки, не то от смущения, дробно посмеивался - не принимать же всерьез ему этого бреда болтливого конюха. Лубников приосанился, важно покрикивал и теребил вожжи.
- Но-о, манькой... Шевелись, милай!..
Как бы ни была длинна зимняя лесная дорога, наскучить она не может. Летят и летят тебе навстречу взлохмаченные медно-красные, словно загоревшие на солнце, кедры; они причудливо изгибаются над тобой, протягивают свои буро-зеленые косматые лапы, словно стараются схватить тебя, и угрюмо смотрят вслед ускользнувшей из-под них подводе. Степенно выплывают из серого разнолесья аккуратненькие пихточки, принакрытые хлопьями снега, точно в пуховых платочках; вид у них такой застенчивый и робкий, будто они стыдятся этих корявых, обнаженных ильмов и ясеней. А то вдруг выглянут из-за огромной валежины юные стройные елочки, сбившиеся плотно в кучу, как стайка ребятишек; смотришь на них и думаешь: хорошо им, должно быть, так вот слушать старые таежные сказки и перешептываться между собой... А дорога все петляет, вьется; скрипят монотонно полозья, покрикивает незлобиво возница, - и тебе поневоле начинает казаться, что едешь ты не час и не два, а много-много лет.
Перед самым райцентром выехали на большак, открытое широкое поле, прямая, как кнутом хлыстнуть, дорога - и в заснеженной вечереющей дали сизые дымки Синеозерска.
- Ну, а теперь я вас прокачу, - сказал Лубников.
Он весь подобрался, посуровел, привстал над скамьей, натянул вожжи да как гикнет:
- Эй, царя возили! Ходи-и!..
Высоко выбрасывая ноги, покачивая крупом, закинув храп и бешено осклабив зубы, рысаки чертом полетели, разбрасывая снежные комья... А Лубников озорно откинулся со скамейки вполуоборот к Наде и крикнул, прищурив глаз:
